Новый Мир (№ 3 2007)

Журнал Новый Мир

Мария Галина. “ Живой журнал”: зачем и почему? — “Знамя”, 2007, № 1.

По-моему, это первая “популярно-аналитическая” статья о массовом явлении, которое, безусловно, навсегда вошло в отечественную Историю коммуникации, с одной стороны, и стало достоянием Виртуального музея антропологии — с другой.

Мария Галина, Данила Давыдов. Сто полей, или Большая Фантастика. Почему великая страна Литература раздробилась на мелкие удельные княжества с почти непроницаемыми границами? — Журнал фантастики “Если”, 2006, № 11 <http://www.esli.ru>.

“ Д. Д. <…> К Дмитрию Александровичу Пригову пришел некий человек, принес стихи своего друга

и попросил: „Дмитрий Александрович, скажите мне, это хорошие стихи или плохие?” Пригов прочел и сказал: „Плохие”. Человек в ответ: „А это он так нарочно”. „Тогда — хорошие”, — ответил Пригов. Это, конечно, абсолютизация, но в ней содержится большая доля правды. Такой подход не влияет на писательское мастерство, но влияет на функционирование текста в этом мире. Людей, готовых читать текст, не втиснутый в какие-то определенные рамки, не очень много. Существует даже специальная профессия — читать тексты, не вложенные в рамку, оценивать эти тексты. Это и есть критик, культуртрегер, филолог, редактор. Эта профессия особая, и хорошо, если этот человек добросовестен.

М. Г. Вот я и хотела сказать: так будь прокляты культуртрегеры и прочие, которые мешают хорошим фантастическим текстам попасть к „серьезному” читателю, объявляя их „фантастикой”!

Д. Д. Так это же недобросовестные культуртрегеры и критики!

М. Г. А где мерило добросовестности?

Д. Д. Исключительно в нашем сердце. Ситуация очень болезненная и до какой-то степени патовая. Выход один — должна возникнуть новая группа читателей <…>”.

Чарльз Даннинг. Царь Дмитрий. — “Вопросы истории”, 2007, № 1.

“Наша задача состоит в том, чтобы пересмотреть традиционный образ Дмитрия (Самозванца. — П. К. ) и поставить вопрос о том, как политическая пропаганда и фольклор использовались теми, кто злоупотреблял в своем стремлении искаженно представить историю, культуру и народное сознание того времени. Пришло время отойти от сплетен и стереотипов и понять человека, которого Р. Хелли (чикагский историк, написавший о Лжедмитрии в 1971 году большую книгу. — П. К. ) называл „одним из немногих действительно просвещенных правителей, которых Россия когда-либо имела””.

Ну, тут, конечно, очень достается нашему “классическому” специалисту по Смуте — Р. Скрынникову. Спор идет и с другими, в том числе с зарубежными, историками. Обобщается много источников. Рассеиваются мифы. Однако заметим, что сие исследование о человеке, ответственном за первую гражданскую войну в нашем отечестве, написано все же иностранцем. Хорошо бы оно спровоцировало современный научный труд и с “этого берега”, такой работы очень недостает. Пока у нас есть, кажется, только большой документально-художественный роман Эдуарда Успенского (“родителя” Чебурашки) “Лжедмитрий Второй настоящий” (М., 1999), который интересовался личностью царя Дмитрия еще со школы; “наперекор всему” уважал и любил его как единственную историческую альтернативу “тогдашним реакционерам” и закончил свой четырехсотстраничный труд (уже после слова “Конец”) такой выразительной цитатой: “Если бы Россия со всей своей прошедшей историей провалилась, цивилизация человечества от этого не пострадала бы” (И. С. Тургенев со слов С. Л. Толстого).

Дни Турбиных (1926 — 2007). Составила Галина Гусева. — “Другие берега”. Альманах (на правах журнала), 2007, № 22.

Вполне давнее (выходит с 1992 года) и вполне солидное издание в твердом переплете “стремится реставрировать и очистить литературную классику от позднейших идеологических спекуляций, решая, таким образом, задачу экологии культуры”, как пишет редакция в сопроводительном письме к посылке в “Новый мир”. Чтобы читателю, незнакомому с изданием, представить его облик, процитирую из рецензии на него в “Литературной газете” (эта характеристика включена в письмо): “<…> каждый номер альманаха

представляет собой явление действительно уникальное. Редакция всякий раз выбирает ту или иную „лейттему” и, сообразуясь с ней, создает нечто вроде пространного литмонтажа… Нет сомнений — этим займутся будущие исследователи русской журналистики <…>”.

Нет сомнений, дело трудоемкое и искусное. Нынче это публикация пьесы Булгакова и притянутого к ней “Клопа” Маяковского. Знаменитые тексты переслоены беседами с писателями, архивными статьями и прочим материалом. Редакционное вступление и монтажные склейки выдают темпераментную руку дирижера-совопросника.

Вот он и вопрошает на всю книгу: “Что традиционно для русской классики и в чем ее русскость?”

Цитирую из вступления: “Редакция принялась искать ответа у признанных авторитетов и четкой системы дефиниций не нашла. Раз так, Редакция сама попыталась наметить для себя хоть какие-то отправные точки и начала с простого: с национальности писателя. Михаил Булгаков был русским по крови”. Или: “Что касается новаторского вклада литературы в развитие родного языка, то вклад соответствует масштабу таланта писателя, уровню его культуры и проверяется только временем. К такому выводу пришла Редакция и обратилась к еще одной фундаментальной для русской культуры константе — к православию. Этот мотив (курсив мой. — П. К. ) достаточно разработан и описан в русской и зарубежной культурологии и на языке газетчиков и русистов обозначен пафосным, но для Редакции все же туманным словом „духовность”. Поэтому она предпочитает говорить об аристократизме традиционной русской литературы, будь то Пушкин или Астафьев. <…> Традиционная русская литература занимается здоровым человеком, соразмеряя его с Мирозданием, с некоей высшей истиной и нормой, выработанной христианством и усвоенной с молоком матери”.

А вот — из “Бесед с Редакцией”. Аккурат между первым и вторым актами “Турбиных”. Собеседник — член редакционного совета, писатель Василий Аксенов. Разговор о “мотивах имперскости” у Сталина. Курсивом — это Редакция.

“ — А Пастернак? Он ведь далек был от всех этих мотивов, просто талантливый поэт.

— Пастернак, конечно, мог и не сносить головы. Но его ведь Бухарин защищал — в основном.

— Пастернака? Да что вы говорите?!

— Да-да, Пастернака открыто защищал Бухарин. Он был и спонсором Маяковского, но Маяковский ушел из жизни…

— Бухарин был спонсором Маяковского?!

— Да. Был.

— Я этих отношений совсем не знаю. Но мне говорили, что Маяковского не любили ни Ленин, ни Бухарин. А любил его только Троцкий ”.

И в таком же примерно духе. Если кто-то подумает, что эта редакционная интонация — простодушие или, не дай Бог, бессознательная маргинализация своего статуса, — он ошибется. Это, мнится, выстраданный стиль, перед которым, правда, не довелось кому-нибудь поставить на минутку зеркало. Я не в упрек, временами даже забавно, вот и с Приговым здесь темпераментно вышло — с длинными Редакционными размышлениями (пылкими несогласиями, в частности).

…Но в итоге — недоумение: во-первых, задуманный Редакцией печатно-монтажный спектакль лично у меня все рассыпается и рассыпается (а в нем аж 320 страниц с фотовкладкой!), а во-вторых, с этим редакционным языком роман у меня тоже что-то никак не сложится. Хотя его, в отличие, например, от аналогичного языка Издателя в “Альманахе литературно-художественных иллюстрированных маразмов” “Насекомое” я все же воспринимаю как-то легче и, кажется, адекватнее.