Новый Мир (№ 3 2009)
Шрифт:
“Текст — это запись изменчивости, поскольку он должен, обречен быть прочтенным. А раз это так, то перевод становится стратегией поиска, как культура — не музеем восковых фигур, а живым и безостановочным умножением многообразия в пространстве и времени выбора. И выбор этот открыт как перед автором, так и перед читателем”.
Михаил Елизаров. “Бардак остановлен”. Беседу вел Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2008, № 50, 10 декабря.
“Возможно, на Западе меня бы отнесли к люмпенам. Я живу в комнате без двери, у меня нет письменного стола, пишу на крышке секретера. Крышка короткая, и мне некуда положить мышь, и локти не положить — мебель ветхая — обвалится. У меня нет настольной лампы, я просто перебрасываю через латунную ножку, которая придерживает дверцу, лампу в патроне.
“Русская литература всегда, по крайней мере с середины девятнадцатого века, находится в прекрасном состоянии. Куда ни ткни, всегда довольно сильно. И сейчас работают по крайней мере пять живых классиков. Уже одного этого достаточно, чтобы сказать — литература в полном порядке. Появилось много новых интересных авторов.
И я довольно комфортно себя чувствую в этом потоке. <...> Тем более литературный бардак девяностых остановлен. Он был обречен на гибель, сам себя изничтожил. Всплывают еще какие-то элементы у начинающих ребят. Я, будучи в жюри одной премии, ознакомился с некоторым числом рассказов. Увы, у многих сохраняется уродское наследие девяностых, когда вместо истории мне предъявляют свой интеллект. Это печально, но локально. В серьезной, зрелой литературе — по-моему, все в порядке. То, что должно уйти, — уходит. Пусть неохотно, скандально. Как набузившего пьяницу выставляют из ресторана, он кричит, цепляется за стулья, бьет тарелки, пытается укусить, но его неизбежно выносят из зала. Так и литературу девяностых тоже просто выносят из зала”.
Никита Елисеев. Я и Томас Манн. — “Вестник Европы”, 2008, № 24 <http://magazines.russ.ru/vestnik>.
“Извините за наглость, но так получилось. Похоже на объяснительную записку. Как я дошел до жизни такой, что перевел шестьсотстраничный публицистический текст Томаса Манна времен Первой мировой войны, что меня побудило?”
“Разумеется, разумеется, гений и в своих ошибках, и в своих заблуждениях — гений. Он и ошибается — интересно, плодотворно ошибается. Как говорила одна моя мудрая знакомая, „когда тебе кажется, что кто-то думает так же, как и ты, ты сперва проверь: думает ли он вообще…” А Томас Манн думал. Думал, да еще как! Противоречил себе, спорил не только с ненавистными ему тогда либералами, демократами, сторонниками механистической, западной цивилизации, но и с самим собой, таким национальным, таким человечным и бюргерским, таким писателем, Schriftsteller ’ом, а не презренным Literator ’ом… Положительно, „Рассуждения аполитичного” провоцируют на какое-то дневниковое, исповедально-журналистское, чуть не написал — блоговое — бесстыдство. Что-то в этих „Рассуждениях…” есть одновременно и журналистское, и интимное, что-то судорожное, нервное, какая-то откровенность, о которой вовсе не просят, какое-то полное и окончательное нарушение всех правил и конвенций, при внешнем соблюдении декорума. В общем, я проникся”.
И здесь же: Томас Манн, “Рассуждения аполитичного”. Фрагменты, разумеется.
Александр Журов. Всего лишь быть. — “Волга”, Саратов, 2008, № 4.
“Сегодня литература — это игра. О чем бы она ни была и как бы ни называла себя (“новый реализм”, например), она остается искусственным довеском к нашей жизни, а значит, она, по большому счету, бессмысленна. Но Олег Сивун написал не что иное, как исповедь, пусть и с таким причудливым подзаголовком, как „Поп-арт роман”. Формально „Бренд” — постмодернизм чистой воды. Сивун играет на поле культуры, возникает немалое количество межтекстуальных связей, переплетение образов, мотивов. Но все это не важно. Дело в том, что по авторскому ощущению себя в мифологическом пространстве брендов и вообще в современном раздробленном мире этот текст не имеет к постмодернизму никакого отношения. Это тоска разорванного, фрагментарного сознания по утерянной
Ср.: “Конечно, все взятки с автора гладки — вторичность есть суть поп-арта, ориентированного на экономическую целесообразность. Любая идея или прием используются многократно, в каждом цикле подвергаясь лишь незначительному изменению. Таков принцип „фабричного” производства картин Энди Уорхола, так же поступает и Олег Сивун, выдавая за роман цикл стандартных эссе: порядковый номер, название бренда, эпиграф, factum, punctum, soundtrack, bonus . Фокус Энди Уорхола в том, что он первым заменил художественный образ на тренд, продающийся на рынке под его брендом. Олег Сивун пошел дальше: он первым создал литературное произведение, целиком основанное на контекстной рекламе”, — пишет Майя Якут (“ Тренды-бренды. Молодой автор написал роман-обманку” — “НГ Ex libris”, 2008, № 46, 18 декабря <http://exlibris.ng.ru> ).
См.: Олег Сивун, “Бренд (Поп-арт роман)” — “Новый мир”, 2008, № 10.
Дмитрий Иванов. Глэм-капитализм. Беседовал Алексей Нилогов. — “АПН”, 2008, 25 декабря <http://www.apn.ru>.
“Мысль о том, что „информационное общество” — это устаревший концепт, я приветствую, поскольку сам пишу и говорю об этом уже более десяти лет. Но идея постинформационного общества дезориентирует, подталкивая к мысли, что информационное общество было. „Информационное общество” — это идеологема, а не теория, и нигде структуры, приписываемые этому типу общества, не реализовались. Мы живем в условиях общества, в котором важны информационно-коммуникационные технологии, но используются они совсем не так, как ожидали Дэниел Белл, Ёнедзи Масуда, Мануэль Кастельс и другие апологеты информационализма. Как именно используются, я описал в своих теориях виртуализации общества и глэм-капитализма”.
“Глэм-капитализм — это сверхновая версия капитализма, возникающая тогда, когда гламур становится не просто вычурным стилем или эстетической формой, а сущностной логикой всякой деятельности. В результате виртуализации производство симулякров становится общей рутиной. Теперь на перенасыщенных имиджами рынках в конкуренции преуспевают те, кто создает вызывающе яркие комбинации из пяти первоэлементов гламура — роскоши, экзотики, эротики, розового и блондинистого. Эту „большую пятерку” легко обнаружить в продуктах самых разных индустрий, в политических кампаниях и даже в научных исследованиях”.
“Главными мифами я считаю „информационное общество” — современный пересказ теории идеального полиса Платона, „средний класс” — деревянное железо нынешней социологии, которое можно логически предположить, но нельзя обнаружить в жизни, „гражданское общество” — предание о героях (самоорганизующихся мелких буржуа), перенесенное в эпоху мегакорпораций, всепроникающего государства и антисоциальной общественности, которая создается нынешними буржуа, живущими в режиме гламура”.
“Теперь виртуальность функционально занимает место, освобожденное исчезнувшей реальностью. Именно виртуальность становится консервативной и надежной основой деятельности, превращаясь в понятную обыденность. Реальность — удел маргиналов, чурающихся симулякров и готовых терпеть боль или как минимум дискомфорт, доставляемый вещами и действиями”.
Валерий Инюшин. Присвоение Крокодила. О национал-либеральной идеологии и мудрости детского писателя. — “НГ Ex libris”, 2008, № 45, 11 декабря.
“В некоторых российских оппозиционных кругах давно возрастает любовь к Крокодилу с самой что ни на есть большой буквы „К”. Крокодил этот, или сиречь Змей, предстает перед нами в образе защитника свободы и истинных национальных ценностей, ограниченных региональным масштабом. Действительно, если официальный режим так любит всяческих Змееборцев в лице св. Георгия и ему подобных, а патриоты-язычники якобы предпочитают Громовержца-Перуна, то любителям местного самоуправления, краеведения и свободы народного творчества вполне подобает обожать Змея, сражающегося с имперской сущностью, с грозным видом держащего копье или молнию в своих железных руках”.