Новый Мир (№ 3 2009)
Шрифт:
Пожираются вёрсты и времена, вскрываются письма из ссылки,
они подтверждают особым наречьем,
что там, в отдалённых местах,
зарождается новое царство. А здесь, в ограниченном мире,
больше галлюцинаций и домыслов. Сюда надвигается ветер,
опьяняющий пасмурный ветер под небом приморским,
в Москве невозможным, но приходящим сюда
накануне больших изменений.
Галлюцинации носятся, и порою они
более плотны, чем кажется нам.
Что
не стоящих даже прохода в метро.
Память плачет как мать;
понятие памяти можно считать материнским.
Но переломленный луч света падает на зрачок,
в нём вызывая некое столпотворенье
имён и фамилий, поди ж ты…
За голубыми горами, под голубиною книгой,
в доме блаженном, что сокрыт горами и хворостом, —
всё населенье земли.
И не оттуда ли то чёрно-жёлтое племя с флагом нелепым,
юродство без смысла,
жажда отдельности и распадение в прах,
чтобы ветер гражданской войны
разделил чёрно-жёлтых и белых, и после, на вечные веки,
до скончания мира шла война эта в нашей с тобою крови,
шло всё это казачество, это махновство,
и пугачёвщина продолжалась,
как ни души. Ею Россия живёт, и пока пугачёвщина есть,
будет слышен стук молота, взятого Ноем, чтобы построить ковчег.
Не важно, что мир утопает во зле. Солоны воды,
горьки они, как воды рожени2цы.
Важно, что там, в глубине существа,
так похожего видом на нас, но присного Богу,
совершается некое таинство — решка к двуглавой власти,
ополчение истины. Так подоплёка опричнины, беснованье неправды
лезет наружу, харкая кровью на тонкий листок.
Мы не солдаты, да, мы ополченцы. Мы сброд одиночек,
осознавших, что вера сильнее нужды. Но порой мы не чуем вины
в белогвардейщине совести
Очень личная книга
Вклад С. С. Четверикова в науку sub/
Когда рассуждают о том, какой вред нанес России коммунистический режим, обычно говорят о загубленных бесправными арестами жизнях, о десятках миллионов посаженных в сталинское время (из них около 13 миллионов по политическим статьям), но редко касаются вреда, нанесенного престижу России в мировой науке. В 1935 году Трофим Денисович Лысенко вызвал горячее одобрение Сталина заявлением на митинге в Кремле, что среди ученых есть вредители. Это предопределило бурный карьерный рост Лысенко: он стал академиком трех академий, заместителем председателя Совета Союза, директором двух институтов, президентом Академии сельхознаук и членом президиума АН СССР. Начиная с 1937 года он твердил, что генетика — враждебная социализму наука.
Эти запреты ломали судьбы ученых, развивавших новые направления и выводивших Россию в число передовых. Изучение гонений на генетику в СССР дает немало примеров этого рода. Например, великий русский биолог Николай Константинович Кольцов (он действительно по любым мировым стандартам — великий ученый) в 1903 году — за три четверти века до того, как в мировой (западной!) биологии осознали, что во всех клетках существует цитоскелет, предложил и сам термин (теперь его приписывают нобелевскому лауреату Кристиану Рене де Дюву) и экспериментально обосновал его существование. Он же за четверть века до Дж. Уотсона и Ф. Крика развил представление о двунитчатости наследственных молекул. Уотсону и Крику дали за их гипотезу двуспиральной ДНК Нобелевскую премию, а Кольцова (публично критиковавшего лысенковщину и в 1936 году газету «Правда» за обман читателей), скорее всего, отравили в 1940 году в Ленинграде, подсунув ему бутерброд с ядом, вызвавшим паралич сердечной мышцы.
Другой не менее показательный пример: в начале XX века Сергей Сергеевич Четвериков разработал модель «волн жизни», объяснявшую всплески эволюции видов в случае развития огромного числа особей видов в отдельные годы, затем предложил объяснение «основного фактора эволюции насекомых». Последнюю из указанных работ тут же перевели на английский язык. Наконец, в 1926 году Четвериков опубликовал свое объяснение роли мутаций в эволюции и этим заложил основы новой науки — популяционной генетики.
Можно себе представить, как бы старались и финансово, и морально поддержать такого ученого в любой другой стране мира. А в СССР Четверикова арестовали в 1929 году по совершенно ложному обвинению и выслали из Москвы на 5 лет, не разрешив вернуться на свое прежнее место жительства и работы и после окончания ссылки. Наука СССР пострадала от этих драконовских, незаконных и глупых мер, Россия потеряла приоритет, потому что через несколько лет американец С. Райт и англичанин Р. Фишер повторили выкладки Четверикова, а Россия осталась позади. Сегодня достижения популяционной генетики легли в основу методов прикладной биологии и агрономии, на них построены представления об охране природы.
Еще один пример — судьба ученика Четверикова Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. Его в 1925 году сами советские власти командировали в Германию, в институт по изучению мозга. Тогда директор этого института О. Фогт согласился помочь организовать в СССР изучение мозга Ленина (была благая надежда, что у В. И. Ульянова особо устроенный мозг, что оказалось неверным, более того, это исследование показало, что ткани ленинского мозга были необратимо деформированы и даже редуцированы).Фогт, увидев, что лаборатория Четверикова «впереди Европы всей», упросил Сергея Сергеевича разрешить ему на несколько лет пригласить в Германию его лучших учеников — Н. В. Тимофеева-Ресовского и Сергея Романовича Царапкина. Работая там, Тимофеев-Ресовский приобрел широкую научную известность. В 1945 году «молодцы» из Смерша арестовали в Берлине и его, и Царапкина, доставили их в Москву, там осудили за измену Родине на 10 лет и чуть не уморили в лагерях.