Новый Мир (№ 4 2006)

Журнал Новый Мир

Лидия Корнеевна рассказывает здесь о своем знакомстве с Ахматовой, о первом — наиболее важном для истории литературы (с ее точки зрения) — томе “Записок…”, о 40-х годах, “ждановщине” и, конечно, “Реквиеме”. Говоря о том, как она запоминала на память “Реквием”, Л. К. “акцентирует” свою речь легкими ударами ладони по столу, показывает, какой именно она давала знак Ахматовой после прочтения (что запомнила). …Л. К. вспоминает, как в 1962 году, когда Ахматова жила у Ники Глен, она впервые увидела перепечатанную поэму, и приводит разговор с А. А.

“…И

она мне сказала: „Вы помните, как Вы говорили, что… неужели мы когда-нибудь это увидим и будет римскими цифрами — I-е, II-е, III-е?” А я это совершенно забыла. И говорю, что я об этом не помню, — почему я хотела именно римскими. Она говорит: „Я тоже не знаю, но [Вы] непременно хотели, чтоб было римскими цифрами””.

В общей сложности Лидия Корнеевна прочитала пять отрывочков: начало второго тома (первая встреча после десяти лет ссоры — 13 июня 1952-го), большой отрывок из записи 8 мая 1954-го — о том, как четыре дня тому назад Ахматову возили на встречу с английскими студентами в Союз писателей, два летних фрагмента из 1955-го и часть подробной январской записи о встрече Лидии Корнеевны и Бориса Пастернака по дороге к переделкинской станции5.

Слушая запись, я следил параллельно по первому трехтомному изданию “Записок…” (М., “Согласие”, 1997), которое Лидия Корнеевна, увы, не смогла подержать в руках. Однако подчеркну, что, за исключением “Ташкентских тетрадей” и приложений, последняя редактура основного текста была ее. При жизни Лидии Корнеевны “Записки...” уже выходили в России: в виде отдельного издания (1989, 1-й том), двухтомника (1996 , 1 и 2 том, на плохой бумаге), а с учетом третьего тома печатались в журнале “Нева” (1989, 1993, 1996).

Прослушивание уже первого отрывка принесло неожиданности. Читатели “Записок…” помнят, что встреча А. А. и Л. К. после десяти лет невстреч была нелегкой для них обеих. Лидия Корнеевна, возможно, даже излишне подробно расспрашивала о литературных делах Ахматовой, Ахматова более чем подробно отвечала.

Я слушаю и слежу. И вдруг:

“…А вы заметили, — спросила она, помолчав, и лицо ее мгновенно дрогнуло и переменилось, все, от подбородка до челки, словно скомкалось, и эта молния, которой я не ожидала, которая внезапно, без всякой подготовки и постепенности настигла ее лицо, оказалась озорной, прелестной, забытой мною улыбкой, — вы заметили, что сегодня я обращаюсь с вами, как некогда… (тут, как мне показалось, лукаво-смущенная пауза. — П. К. ) Боткина в Ташкенте со мной? Помните? история и история литературы? Вы помните ее первый визит?

Скоропостижная улыбка миновала, а я все еще смеялась. Я вспомнила…”

Далее рассказывается, как некая Людмила Васильевна Боткина, судя по всему, специалист по декабристам, упросила Л. К. познакомить ее с Ахматовой, как затем трепетала от страха в гостях, но после вопроса Ахматовой, над чем она — историк — сейчас работает, открыла рот и целый час “читала лекцию”. Впоследствии Ахматова с этой Боткиной много встречались и бывали друг у друга.

Это все хорошо, конечно, но вот только в книге 1997

года — никакая не Боткина, а… Нечкина. Не Людмила Васильевна, а, разумеется, Милица Васильевна, та самая6, историк-марксист, автор книг о декабристах и шестидесятниках XIX века, будущий лауреат Сталинской премии и академик.

Дальше — больше. Я заглянул в парижский сборник “Памяти Анны Ахматовой” (“YMCA-Press”, 1974), в котором Л. К. впервые напечатала пространные отрывки из своих “Записок…”. Там незадачливая лекторша была представлена как… Клавдия Васильевна Зайцева!

Нечкина оставалась Зайцевой и в первом полном издании второго тома “Записок…” (“YMCA-Press”, 1980).

Итак, Боткина (1969) — Зайцева (1974, 1980) — Нечкина (“Нева”, 1993, № 4 и далее).

Но и это еще не все.

Примечательно, что, читая в 1969 году на магнитофон, Лидия Корнеевна воспроизвела и отрывок из записи от 11 июня 1955 года, где Нечкина названа своим именем. Там Ахматова, рассказывая о судьбе “Поэмы без героя”, говорит с приближающимся негодованием, как на днях она видела “экземпляр Нечкиной”, где вместо “Ты — один из моих двойников” начертано “дневников”. Но в обоих парижских изданиях (1974, 1980) узаконенная 1969 годом Нечкина в этом отрывке уже превратилась в… Зубову и пробыла ею до 90-х годов.

Между тем в позднейших именных указателях никаких Боткиных, Зайцевых и Зубовых не было.

Объясняется все это довольно просто: Елена Цезаревна сказала мне, что в рукописи “Записок…” многие лица обозначены вымышленными фамилиями; что Лидия Корнеевна постепенно расшифровывала их — от книги к книге. Вполне возможно, что Л. К. из моральных соображений не стала в те годы тревожить Нечкину, с которой они много встречались в Ташкенте, конфузным для той эпизодом.

Уже после смерти Лидии Корнеевны Чуковской ее дочь опубликовала в первом томе трехтомных “Записок…” вызвавшее много откликов приложение “Из Ташкентских тетрадей” (ноябрь 1941 — декабрь 1942). Там, в записи от 23 декабря 1941 года, по свежим следам рассказывается о знакомстве Нечкиной с Ахматовой, а в записи следующего дня о визите Ахматовой и Чуковской — к Нечкиной, где та читала им обеим свои довольно-таки дилетантские стихи7.

С осени 2004 года дневники академика М. В. Нечкиной публикуются (впервые) в журнале “Вопросы истории” (по автографу, из архива РАН8). С осени 1941-го по осень 1943-го М. В. Нечкина вместе с историческим факультетом МГУ находилась в Ташкенте, но ее пунктирные записи 1941 года обрываются октябрем. А в начале 1942-го появляется и Лидия Корнеевна. Приведу отрывок из дневника Милицы Васильевны, опуская подстрочные примечания: тут и портрет человека, и манера фиксировать прожитое, и стиль — все.

“1942 год. <…>

4 февраля. Пособие для учителей. Прочесть Богоявленского. 8 ч. веч. „Разгром Наполеона” и „Михаил Кутузов”. Госпиталь, командирское отделение.

5 февраля. Подготовить Кафенгауза. 7.30. „Крах замыслов”. Гражданский флот. Будет машина.

6 февраля. 11 ч. Лидия Корнеевна. 8 ч. веч. „Крах замыслов” в госпитальном клубе.

9 февраля. 6 ч. „Крах замыслов”, госпиталь, на бричке.