Новый Мир (№ 4 2007)

Журнал Новый Мир

Между тем все эти явления так или иначе связаны с идеологией Нового времени, с эпохой Просвещения. Даже национал-социализм связан с Просвещением через сциентизм и производный от него социал-дарвинизм, через “суверенного” человека и пафос движения вперед. Гитлер, кстати, хотя его режим принято относить к “средневековому варварству”, был человеком, мыслящим вполне в духе XVIII века, как антиклерикал, как противник “предрассудков” в семейной морали, как сторонник всего “естественного”. Вообще, судя по его речам, германский фюрер был большим поклонником Натуры и Разума. “<…> В основе тысячелетней организации католической церкви лежит ложь и чушь”10, — говаривал он вполне в духе Вольтера. В узко­м кругу Гитлер с величайшим презрением говорил о современных ему европейских венценосцах и высказывал убеждение, что “Германский рейх должен быть республикой. Фюрера следует избирать”11. В традиционное для советской историографии определение гитлеризма как ультраправого движения следует внести поправки, поскольку Гитлер не скрывал своей ненависти к правым консерваторам и монархистам: “Именно

попы и монархисты, которые также являются заклятыми врагами национального возрождения Германии, объединились в Испании для того, чтобы взять в свои руки власть над народом. Стоит ли удивляться тому, что, если однажды дело дойдет до новой гражданской войны, фалангисты и „красные” объединятся тогда, чтобы совместными усилиями покончить с монархистским и поповским отребьем”12, — заявлял он в 1942 году.

…История показывает, что последствия культа личности могут быть различны, равно как моральное и идеологическое содержание его. Собственно, в нормальном обществе культа личности не возникает, что не исключает народную признательность честным и мудрым политикам — но желательно после их смерти, как в случае с Вашингтоном. Однако прижизненный культ личности — это довольно опасное и сомнительное явление. Опасное и потому, что оно есть проявление взвинченности и неустойчивости общества. Культ личности Путина в России был создан бюрократией, которая соскучилась по “стабильности” — когда, фигурально выражаясь, понятно, перед кем вилять хвостом и на кого гавкать. Культ личности президента — это самый простой способ заявить о своей лояльности, когда ресурсы в стране распределяются именно по этому принципу. Но массы этот культ подхватили — значит, была психологическая потребность. Дело, конечно, не в монархических традициях, которых уже нет после катка большевизма, а в кризисном, болезненном состоянии общества.

Любопытная зарисовка из российского быта: ведь в чиновничьих кабинетах можно встретить не только портреты президента, но и портреты местных губернаторов, а в кабинете одного председателя районного комитета по ЖКХ мне довелось увидеть на почетном месте портрет… главы администрации района. Культ личности, таким образом, имеет разные уровни и разные объекты — федеральный, региональный и муниципальный. Понятно, что эти объекты микрокульта личности — никакие не национальные символы, зато вполне конкретные повелители чиновничьей карьеры — в зависимости от ранга и положения. Все-таки, согласитесь, это очень отличается от монархии. Это стихийно возникающие социальные связи по принципу ориентации на силу, характерные для хаоса и беззакония. Они не имеют отношения ни к традиции, ни к каким-либо правовым институтам. В условиях отсутствия правового порядка социальные “атомы” стремятся к центрам, где аккумулированы финансовые, административные и силовые ресурсы, — стремятся в поисках определенности и реального протекционизма, — такими центрами, в том числе, могут выступать и мафиозные структуры. Подобные отношения создают второй, скрытый, параллельный мир с жестким ступенчатым подчинением и требованием полной личной лояльности… В нормальном же обществе власть занимает небольшой и функциональный сегмент жизни, и его реальное технологическое могущество не составляет предмет восторженной аффектации и трепета.

Кстати, показательно, что разговоры о восстановлении монархии в России как-то резко прекратились — хотя эта тема обсуждалась на протяжении всех 90-х годов. Это и понятно, поскольку в идеологии нынешней власти, в той модели, которую она прочит России, монархия совершенно ни к чему — она разрушает тотальность системы, возбуждает ненужные параллели и диалектические спекуляции. Во всяком случае, она слишком усложнит систему. Если в России все уже почти привыкли к тому, что преемник президента должен определиться в узком кругу верхушки, а не на выборах, то не удивительно, что монархизм в России не ко двору. Разве что только в качестве экзота — в виде крестных ходов с иконами убиенного царя. Советская элита в 90-е обошлась без реституции и поделила страну между собой, также и в вопросах власти, пусть даже символической, реституции никто не допустит. Конечно, приоритетом остается и сохранение этнических окраин, а значит, актуальна “евразийская парадигма”, без европейской монархии в стиле поздних Романовых… Но как экстренный кризис-план реставрация, не исключено, все-таки рассматривается.

Здесь мы с неизбежностью подходим к теме конституционной монархии. Ее часто считают какой-то неполноценной, искусственной формой. Действительно, монарх ни за что не отвечает, ничем не рискует, а всем заправляют те же политики, что и в республике, и действуют те же парламентские механизмы. За монархией остается только символическая функция. Почему-то считается, что символическая функция — вообще не функция, что это только национальный туристический бренд, что это дополнение к флагу и гимну и ничего более. Но символическая сфера — это полноценная сфера человеческого существования. Вообще финальный переход многих европейских держав к конституционной монархии естественен именно в силу амбивалентности, структурной подвижности института монархии как такового. Это же относилось и к России — и психологические подвижки к этому были: и в период Смутного времени, когда велись переговоры о воцарении Владислава, и в регентство Софьи, и в период “женского” правления после Петра. Как необходимый структурный элемент монархии очень рано выделяются институты регента, престолонаследника, канцлера, боярской

думы, палаты лордов, сейма etc. Постепенно монарх становится одним из субъектов политической жизни, причем в некоторых странах — задолго до буржуазных революций. Так монархия органично расслаивается на символическую, представитель­скую составляющую13 и — собственно властную, функциональную, прагматическую.

Таким образом, конституционная монархия — это своего рода противоядие в отношении культа власти, силы, началолюбия. Если в полицейском участке, в кабинете мэра, в воинской части, в школе висит портрет монарха, который не правит, это означает, что вся аффектация власти, вся ее напыщенность, весь агрессивный пафос государственности и могущества обращаются в совершенно безобидную фигуру человека, который этим не располагает, но зато законно обладает первенством чести. Причем обладает по традиции, а не в силу своей мнимой гениальности или великого государственного ума. Между тем канцлер или премьер-министр, который и концентрирует в руках реальные рычаги власти, остается навсегда фигурой номер два, а может быть, даже номер три, после наследника престола или королевы-матери. Реальная власть в глазах народа становится нанятым, временным управляющим, совершенно прагматическим, служебным институтом. Так хотя бы символически у власти вырывается ее ядовитое жало, ее тотальное самолюбование. В этом случае пиетет перед силой, перед начальственной мощью, каковой пронизывает публичную сферу России, становится просто неприличным. Неприличным становится преклонение перед бюрократом номер один, когда есть законный монарх, в фигуре которого и концентрируется пафос национальной гордости, пафос единства с историей и традицией. Этот монарх никого не подавляет, поэтому он может воплощать всю нацию. Отмечать день рождения Сталина или иного тирана — противоестественно, а день рождения неправящей королевы или короля — приятно и вполне по-человечески. Неправящий монарх, таким образом, переводит в идеально-условный план весь этот очень опасный пафос государственного величия. Так что это — очень важная “символическая” функция…

Остается сожалеть, что в России такая модель пока невозможна. Невозможна, поскольку отсутствует монархическое сознание, которое, по справедливому замечанию Ивана Ильина, есть особая правовая традиция. Монархиче­ская традиция в России не успела перейти в стадию конституционной монархии — помешал 1917 год, но общественное сознание было к этому переходу готово. Теперь же нация слишком хорошо запомнила уроки “отца народов”, а в анархические 90-е слишком хорошо усвоила легитимность силы, чтобы принять и понять конституционную монархию, требующую очень тонкой правовой культуры, даже своеобразного аналитизма общественного самосо­знания. Между тем и республиканских традиций, как во Франции и США, у нас нет — в государственной сфере после 1917 года не было ничего, что не вызывало бы сомнений в подлоге народного волеизъявления, не говоря уж о глубокой нравственной порочности власти. Таким образом, тема реставрации монархии обречена быть вечной темой России, равно как и опасения в ее подложности…

Псков.

st1:metricconverter productid="1 См" 1См /st1:metricconverter .: Ильин И. А. О монархии и республике. — “Вопросы философии”, 1991, № 4, стр. 131.

2Там же, стр. 133.

3Ильин И. А. О монархии и республике. — “Вопросы философии”, 1991, № 5, стр. 118.

4Соловьев С. М. Сочинения. Кн. st1:metricconverter productid="5. М" 5. М /st1:metricconverter ., “Мысль”, 1990, стр. 9.

5Там же.

6Филарет действительно был поставлен на патриаршество при содействии Лжедмит­рия II (Тушинского вора), но в 1619 году Собор русского духовенства подтвердил его полномочия.

7“Повесть о царе Аггее”. — В кн.: “Звездочтец. Русская фантастика XVII века”. Библиотека русской фантастики. Т. st1:metricconverter productid="2. М" 2. М /st1:metricconverter ., 1990, стр. 51.

8“Сказание о древе златом и златом попугае”. — Там же, стр. 147.

9Северная Корея это, кажется, опровергает. Но ведь и Ким Чен Ир при жизни отца прямо не назывался наследником, и его место в системе было формально обусловлено во­все не тем, что он сын вождя, а тем, что он — “любимый руководитель” (так его называли в северокорейских СМИ). С другой стороны, у такого вождя, как Ким Ир Сен, и сын должен быть не шалопаем, а ответственным работником, преданным делу партии. И уже на бытовом уровне само собой подразумевается, что дело переходит от отца к сыну, вполне по конфуцианской схеме.

10Пикер Генри. Застольные разговоры Гитлера в ставке германского верховного командования (1941 — 1942). Смоленск, “Русич”, 1993, стр. 155.

11Там же, стр. 154.

12Там же, стр. 355.

13Имеется в виду не та представительская функция, которой обладает палата общин. Монарх представляет свой народ перед лицом других наций, представляет его в человече­ской истории. Наконец, он представляет его перед лицом Бога — символически, когда участвует в богослужении особым чином, скажем, облачившись в рубище, публично совершает чин всеобщего покаяния… Разве не верили, что царь может отвести от народа беду свои­ми молитвами и добродетелями и, наоборот, навлечь беду своими неправдами?