Новый Мир (№ 4 2007)
Шрифт:
Quo vadis? — или Раздвоение личности*
…Я, говорит, раздвоен,
Я, говорит, расстроен,
Расчетверен,
Распят.
Новелла Матвеева.
Советский Союз прекратил существование 25 декабря 1991 года, когда М. С. Горбачев сложил с себя полномочия Президента СССР. А с 1992-го началась история другой страны. Вскоре я принес главному редактору еженедельника “Московские новости” Лену Карпинскому статью под названием “Памяти советской архитектуры”, которая вышла в № 4, 26 января. В первом
„СОВЕТСКАЯ АРХИТЕКТУРА
1917 — 1991””.
И вот минуло пятнадцать лет. Много или мало? И значим ли сей юбилей? Меж тем с раннего детства памятно мне впечатление от праздничного парада и демонстрации в Тифлисе по случаю 15-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, которая отмечалась в стране как всенародное торжество. Нынче юбилей той же цифровой значимости, и отечественное зодчество может подвести некоторые итоги.
Для этой цели уместно воспользоваться формулой сопоставления настоящего и минувшего, которой успешно пользовался “вождь народов” для сравнения успехов СССР с “проклятым прошлым” 1913 года. Только мы будем вести сопоставления с “проклятым” советским прошлым:
у нас раньше не было Академии архитектуры и строительных наук, теперь она у нас есть!
у нас раньше не строили культовых сооружений, теперь их у нас строят!
у нас раньше не было частных мастерских, теперь они у нас есть!
Ну и т. д. Однако кое-что может прозвучать, так сказать, от противного:
у нас раньше было бесплатное жилье, теперь у нас его нет!
у нас раньше была градостроительная политика, теперь у нас ее нет!
Тезисы и за здравие, и за упокой можно продолжать до бесконечности. Однако не все укладывается в данную формулу.
Возможно, кто-то другой, наблюдавший весь исторический процесс в непрерывном режиме, воспринимает его иначе, чем я, посещающий отечество периодически. Но, быть может, по данной причине мне “большое видится на расстоянье” более отчетливо? Во всяком случае, по-своему. Для начала заметим бесспорную истину — первое советское 15-летие (1917 — 1932), несмотря на несоизмеримо меньшие возможности, творчески оказалось несравненно более содержательным. О наследии последних пятнадцати лет суждения противоречивы. Быть может, потому, что и архитектурная история тоже повторяется в виде фарса.
Представьте себе юбилейную выставку с экспозицией наиболее значимых построек, где по разным ее сторонам расположены те из них, что устремлены в будущее, и те, которые воспроизводят формы ушедших времен. Само собой, возник бы вопрос: “Quo vadis?” Особенно остро он стоит в тех случаях, когда разность творческих устремлений демонстрирует один и тот же автор. Данный сюжет нуждается в предметном анализе.
В середине прошлого века Сергей Образцов поставил
Это самое раздвоение стало характерным состоянием многих российских профессиональных умов. Оно болезненно и не может сказаться на творчестве плодотворным образом. В чем его причины? И почему ему подвержены не только ремесленники, но и признанные мастера? Каким образом один и тот же зодчий исповедует две веры? Одна постройка — хай-тек, другая — архаика. Или пуще того — фасад оснащен монументальной гранитной колоннадой, а в интерьере все висит на стальных ниточках и пронизано светом, льющимся сквозь стеклянные потолки. Очевидное двоемыслие. Я обнаружил несколько побудительных мотивов.
Понятно, что, исполняя заказ, архитектор сталкивается с волей клиентов, вкусы которых различны и зачастую сомнительны. Не каждый автор способен склонить заказчика к своим предпочтениям, и не каждый способен отказаться от выгодного заказа. И тогда архитектор действует вопреки своим творческим убеждениям. Чего изволите. Это случай массовый.
В другом случае вы занимаете солидную должность, и у вас в подчинении немалое число способных людей различной творческой ориентации. В стремлении умножить число своих построек можно подписать верхнюю строчку в графе “авторы”, не вдаваясь в содержание проекта. С этим явлением справиться трудно. Есть лишь одно средство — отстранение от должности.
Еще одним поводом может стать ситуация, провоцируемая “сопровождением” проекта, исполненного каким-либо иностранным коллегой. В этом случае принадлежащая ему композиция — в целом и в деталях — приобщается к числу творений “сопровождающего” и будет противоречить всему, что им создано прежде и что он способен создать в будущем.
Бывает и так, что автор — иногда даже признанный мастер — оказывается жертвой мощной властной воли и строит нечто противное своему вкусу, противоречащее декларируемому творческому кредо. Я не думаю, что подобное положение вещей заслуживает сочувствия. В прошлом в разные времена и в разных странах случались конфликты творца и власти, и были мастера, достойным образом выходившие из этой ситуации, подчас жертвуя своим положением и желанным заказом. Весь вопрос в том, чем дорожить.
Иногда в творческом сознании зодчего происходит осознанная смена ориентации — мастер по собственной воле “изменяет себе” и в погоне за “вечной молодостью” устремляется вслед за новой модой. Подобная “измена” всегда наказывается, и автор утрачивает обретенный им прежде профессиональный авторитет.
И я знаю коллегу, который высказывает свою позицию в обезоруживающе непринужденной форме, заявляя, что ему “нравится делать всякую архитектуру” — любую, не важно какую — все равно. Не могу себе представить подобное утверждение в устах Корбюзье или Фостера. Да и в древности никто не провозглашал творческую беспринципность. Это новшество.