Новый Мир (№ 4 2007)
Шрифт:
Я упомянул все замеченные мной варианты раздвоения личности. И только в одном случае назвал способ его пресечения. А как же быть с остальными? Я не знаю, как бороться с первенством коммерческого интереса, как препятствовать присвоению чужого успеха, как помочь зодчему противостоять давлению власти, если он “поступается принципами”, и как “урезать” неуемную степень свободы, провозглашенную в качестве кредо.
А вообще так ли уж это важно? Слава Богу, в России отменено единомыслие. Это раньше личности нельзя было раздвоиться, а теперь — можно!
Архитектурная игротека
Час игры скажет вам о сопернике
больше, чем год разговоров.
Здесь случилось
На церемонии открытия президент музея Ролли Адамс, сказав, что игра — это не только веселье, но средство познания и развития, напомнил собравшимся утверждение Эйнштейна, почитавшего ее “высшей формой исследования”. Тут кстати вспомнить нобелевского лауреата Джона Нэша — одного из создателей теории игр. Оратор также, сославшись на Платона, привел изречение, поставленное в эпиграф, и закончил свою речь призывом: “Давайте играть!”
Я не стану здесь анализировать архитектурные достоинства постройки. Скажу лишь то, что она сразу завоевала симпатии детворы, играющей тут в самые разнообразные и многочисленные игры. Они охватывают все мыслимые детские интересы — к природе, флоре и фауне, к технике, строительству, космосу, к литературе, живописи, театру, музыке, к повседневному быту людей. Там и супермаркет есть игрушечный — с товарами, тележками, кассами. И, конечно, присутствуют герои любимых сказок и приключений. Мало того, любой ребенок может заняться творчеством — все под рукой: рисуй, лепи, вырезай, клей, наряжайся кем хочешь. Но самое главное в том, что дети здесь абсолютно свободны. Как водится в этой стране, им все позволено. И, конечно, есть кому за ними присмотреть. Словом, музей игры получился что надо. И, должно быть, под впечатлением от его посещения возникла у меня озорная мысль. А что, если устроить музей архитектурных игр? Я думаю, соберется немалая коллекция домов, придуманных авторами в игривом расположении духа. И если вы посмотрите фильм “Sketches of Frank Gehry”, убедитесь в том, что, занимаясь макетированием и приклеивая к фасаду серебряные картонки различной кривизны, маэстро делает это “играючи”, с детской улыбкой, свидетельствующей об удовольствии, получаемом от творческого процесса. Похоже, что он развлекается. Здесь нужно заметить, что подобный подход к проектной деятельности — дело относительно новое. Игриво настроенных зодчих в истории как-то не замечалось, и “смешных” проектов в прошлом тоже не обнаруживается. От самой глубокой древности и до недавних пор все они занимались своим промыслом самым серьезным образом.
Можете себе представить, чем рисковал архитектор, если возводимый им храм, пирамида или дворец разрушится, превзойдет смету или попросту не понравится властному заказчику. Достаточно вспомнить факты отечественной истории: эпизод с баженовским Царицыном — хрестоматийный случай; десять суток ареста Василия Стасова — ураган повредил его постройку; отстранение от службы Матвея Казакова — заподозрен в злонамеренном расходовании средств на строительство, — всё дела нешуточные. А в сталинское время того хуже. Не буду называть имена зодчих, побывавших в ГУЛАГе.
Посмотрите на знаменитый
Я подозреваю в этом американца Роберта Вентури с его — по собственному определению — “Небольшим манифестом”, увидевшим свет в 1966-м под названием “Сложность и противоречия в архитектуре”, где он выступил за “беспорядочную жизненность” и за “непоследовательность”. Он и сыграл ту самую провокативную роль. Разве это не было равнозначно призыву к игре? С того все и началось. И пошло — кто во что горазд.
Фирма “SITE” строит супермаркеты “BEST” с кирпичными руинами, причем прямо над входом в заведение Франк Гери сооружает офис в виде гигантского бинокля, корпорация “Longobert Co’s” уподобляет штаб-квартиру огромной плетеной корзине, демонстрируя тем самым, что веников она не вяжет, при том, что ее ежегодный доход в корзинном деле составляет $ 600 млн, индийский культурный центр в Ниагара-Фолл, штат Нью-Йорк, обретает облик черепахи, Майкл Грейвс венчает свой отель в Орландо, Флорида, парой огромных лебедей и так далее. “Беспорядочная жизненность” господствовала добрых двадцать лет, оставив множество экспонатов для коллекции музея архитектурных шалостей. То был первый период архитектурных игр, который обходился декоративными средствами, всяческими поделками и подделками. Кое-кто и теперь забавляется подобным образом.
Следом наступил второй период. На этот раз без громких призывов. Он оказался более содержательным и куда более плодотворным. И если задача поначалу состояла в том, чтобы развлечь, потешить, рассмешить обывателя, заскучавшего в окружении модернистских сооружений, на новом витке цели стали куда радикальней — не рассмешить, а поразить и озадачить. И, конечно, у этой игры другие правила. Одно дело поиграть в “дурака”, другое — сыграть в шахматы. Тут и наука нужна, и техника посложней. Зато и результаты впечатляющие. Здесь не в декоре дело, а в самой структуре сооружения. И тем не менее данное занятие представляется игрой — игрой ума, воображения, фантазии. Впрочем, без юмора тут тоже не обойдешься.
Как-то давно читал я рассказ забытого автора, который от первого лица повествует о своей неожиданной встрече с приятелем, происшедшей в охотничьем магазине. Объясняя причину своего присутствия в этом заведении, тот сообщил, что его малолетний сын отказывается есть, если его не развлекают каким-либо образом. С течением времени требовались все более впечатляющие средства. И вот теперь он пришел сюда за динамитом.
Подобно этому публика ждет от архитектуры все более экстравагантных сооружений и за то платит архитектуре большим, чем когда-либо прежде, общественным вниманием. Понятно, что зодчие в свою очередь стремятся оправдать надежды общества, которое, не скупясь на щедрые расходы, оплачивает смелые эксперименты, а потому один за другим появляются проекты и постройки, призванные произвести сногсшибательное впечатление.
В таком качестве появилась в Мадриде пара башен под названием “Ворота Европы”. Филип Джонсон, играючи, наклонил их навстречу друг другу под углом 15 градусов. Ясно, что указанный уклон нешуточно напряг конструкции. Тот же Гери не менее игриво поставил в Праге свою парочку размером поменьше, но поозорней и сам назвал ее “Джинджер и Фред” в честь знаменитых американских танцоров. Архитектура тут и впрямь танцует и привлекает туристов так же, как и знаменитые пражские древности.
Испанец Калатрава соорудил в Милуоки, Висконсин, крылатую пристройку к Музею искусств. Крылышки то раскрываются — если музей открыт, — то складываются — если закрыт. Их длина — от восьми до тридцати метров, а размах — почти 65 (больше, чем у “Боинга-747”). Такую штуку надо выставить в отделе механических (заводных) архитектурных игрушек нашего музея.
Есть постройки, которые прямо ассоциируются с детскими игрушками и в уменьшенных макетах тоже просятся в музейную экспозицию. Так новый небоскреб Фостера в Нью-Йорке, подымающийся над примечательным старым зданием, уподобился “гармошке” и напоминает игрушку-страшилку, выталкиваемую пружиной из коробки. Этакий чертик, башня-выскочка.