Новый Мир (№ 4 2007)
Шрифт:
Разумеется, условно можно посчитать, что первые четырнадцать лет ХХ века, предшествующие Первой мировой, в стране господствовала российская версия ар-нуво (модерн) пополам с неоклассикой. Примерно столько же лет после революции и Гражданской войны принадлежат славному авангарду. С 1935 и до 1955-го — время сталинской архитектуры, вновь обратившейся к классической традиции, а тридцать лет между 1955 и 1985-м представлены советской версией модернизма. И наконец, пятнадцать лет, оставшиеся до конца века, безраздельно узурпировал постмодернизм. C некоторой натяжкой скажем, что и здесь современное движение было превалирующим.
А тем временем уже прошло шесть с половиной лет нового столетия (1/15 его часть), и нетрудно заметить, что за это время в разных концах света появились постройки, достойные
В октябре прошлого года, следуя в Москву на очередной фестиваль “Зодчество”, я провел пару дней в Нью-Йорке, дабы поглядеть на здешние новинки. Ренцо Пьяно построил вестибюль Библиотеки Моргана. Залитый светом зал мастерски исполнен во всех деталях, и фасад здания — образец минимализма и изящества. Тот же мастер завершает башню штаб-квартиры газеты “New York Times” с оригинальной внешней одеждой. Ее фасад будет блестящим в прямом и переносном смысле.
Необычное здание строит на набережной Гудзона Фрэнк Гери. Заказчик — любитель водного спорта, лодок и парусов — пожелал, чтобы оно ассоциировалось с его увлечением. Гери предложил нечто в этом роде. Было решено фасады сделать целиком из стекла — без стали, без алюминия, без парапетов. И вот здание стоит, и оно действительно цельностеклянное. Кому-то оно напомнит паруса, а мне показалось подобным айсбергу.
“На закуску” остался ресторан “Morimoto”, исполненный японцем Тодео Андо. Вход в заведение, расположившееся в старом кирпичном индустриальном здании, отмечен пологой аркой с пролетом 15 метров. Два обеденных зала разделены лестницей, ведущей в нижний этаж, где расположен бар. Пространство членится ритмом бетонных колонн и прозрачной стеной, сложенной из 17 тысяч 400 пластиковых полулитровых бутылок, заполненных минеральной водой и подсвеченных встроенными светильниками. Скрытый свет штрихует поперечные складки тканого потолка. Здесь все предельно просто: в отделке стен — рисовая бумага, на полах — серый паркет, строгие формы мебели, и во всем чувствуется характерная для Андо сдержанность — японская версия минимализма.
Ну а потом я оказался в Москве и нашел четыре привлекательных объекта. Прежде чем их назвать, скажу о том, что вскоре после возвращения мне позвонил приятель и поделился впечатлением от интервью Отара Иоселиани, которое удивило его оценкой столичной архитектуры. “От того, что новые русские понастроили, — сказал режиссер, — я прихожу в ужас”. А на вопрос журналиста: “Что же вас ужасает?” — ответил еще резче: “Все эти высокие, безвкусные, отвратительной архитектуры здания. Москва и так-то никогда не была сравнима с Петербургом, а сейчас ее и вовсе уродуют”.
Звонивший спросил меня: “Не является ли такое суждение своеобразной реакцией на российско-грузинский конфликт?” На последний вопрос я ответил отрицательно. Присутствия же в Москве ужасной архитектуры отрицать не стал. Однако у нас тут речь о другом — о шедеврах или, точнее, о кандидатах на это звание. Во время последнего визита в российскую столицу я, как и в прежних наездах, искал лучшее, что возникло после предыдущего, и нашел то, что показалось мне достойным высокой оценки. И я сказал своему приятелю, что в Москве есть хорошая архитектура. Но тому, кто хочет ее увидеть, надо знать адреса. В Коробейниковом переулке “Проект Меганом” построил “Crystal House” (по-моему, “Хрустальный дом” звучит не хуже). На Садовом кольце, против известного Дома музыки, мастерская Михаила Леонова отметилась интересным офисным зданием. Александр Скокан построил в Борисоглебском переулке небольшое сооружение, чем-то перекликающееся со знаменитым домом Мельникова. Все эти объекты отличаются ясностью композиции, чистотой форм, тонкостью прорисовки деталей — одним словом, высокой профессиональной культурой. Скажу еще, что Галя Лихтерова и ее соавторы создали в пойме реки Лихоборки отличный парк “Отрада”. Живописная композиция, умелая работа с рельефом и водой, оригинальные малые формы и “триумфальная” арка при входе, построенная художником Николаем Полисским из... стволов орешника, сделали это место столичной достопримечательностью. В Москве понемногу собирается
Конечно, тому могут послужить конкурсы. И бывало, что так оно и случалось. Однако же далеко не всегда. Взять, к примеру, конкурс в Нью-Йорке на Ground Zero. Блестящие имена, интересные предложения. Но, на мой взгляд, выиграть его должен был все-таки Минору Ямасаки — автор рухнувших башен ВТЦ, а вовсе не Либескинд. Конечно, последнему поспособствовали власти города и штата. Здесь в случае подобной протекции, предрешающей исход дела, принято говорить: “В блюдечко уже налили и подули”. Но что осталось от его проекта? И какое отношение он имеет к тому, что строится? Если бы в конкурсном проекте была такая “Башня Свободы”, которую теперь строит Чайлдс, не видать бы тому проекту победы. Конечно, участие в создании этого комплекса таких звезд, как Калатрава, Фостер, Роджерс, обеспечит интерес к результату, но только единым комплексом, каким мыслился организаторам международного конкурса, Ground Zero, увы, не станет. Конкурс на новую Мариинку — тоже далеко не гарант успеха. Как бы ни сложилась судьба этого проекта, я не понимаю, почему театральное здание само по себе не имеет выразительного облика, а получит его, только накрывшись подобием золотого одеяла, предложенного Домеником Перро.
Московское Сити начинает обретать реальные черты. Там есть проект Михаила Хазанова, завоевавший право на реализацию в итоге конкурса. Но только не припомню, что у него в конкурсном варианте башня мэрии венчалась силуэтом, подобным кремлевскому зубцу. Быть может, зубец этот возник как дань вкусу утверждающего лица? И тут встает вопрос: мог ли такой силуэт принести победу? А конкурс на проект стадиона “Зенит” в Санкт-Петербурге представляется удачным. Предложенное Курокавой решение обещает успех при реализации. Город получит еще одну достопримечательность, подобной которой в бытность Ленинградом ему не доставалось.
А есть ли заведомые гарантии получения шедевра? Разве что имя знаменитого мастера. Случай с Курокавой это подтверждает. Но станет ли шедевром московская башня Фостера? На сей счет я испытываю некоторые сомнения. Боюсь уподобиться тем, кто пугал парижан проектом Эйфелевой башни, но высота, масса и силуэт небоскреба представляются агрессивными. Есть в этом образе механическое начало.
Имя мастера отнюдь не всегда обеспечивает успех. И вот тому свежее свидетельство. В Рочестере добрый десяток лет обсуждался вопрос строительства зрелищного сооружения. Искали площадку в центре города и деньги для реализации затеи и наконец определились. За 230 миллионов долларов решено строить конгломерат, в котором кроме театра будет учебное здание колледжа и автобусный терминал. В качестве автора был приглашен Моше Савди. Я видел его работы в Монреале, Оттаве, Ванкувере и Иерусалиме, которые подтверждают право мастера числиться в ряду зодчих мирового класса. И я присутствовал на презентации его предложения.
Элегантный и уверенный в себе, маэстро рассказывает мэру, главе графства и собравшейся публике о своем проекте, демонстрируя на экране слайд-шоу — планы, фасады, разрезы. Функции размещены логично, должные связи обеспечены, но жесткое скрещение осей, симметрия не составляющих целого элементов комплекса, невыразительное решение фасадов — все это не позволяет надеяться на достойный результат. И хотя Савди сказал в свое оправдание: “Здесь не место для сенсаций, тут надо вписаться в историческую среду”, — этого тоже не случилось. Невольно возникла мысль о том, что проект, исполненный под брендом мастера, сделан вторыми и третьими руками. Что-то не везет Рочестеру.
Впрочем, надежды на будущие шедевры теплятся. Ведь до конца века еще девяносто три года.
Плавильный котел архитектуры
Иностранцы обслуживаются вне очереди.
Объявление в парикмахерской.
Плавильным котлом называют Америку, переплавляющую свою эмиграцию, исходящую из многих стран мира, в общность, называемую американским народом, в культуре которого смешано все, что привносят в эту страну пришельцы с разных концов света. Это касается всех сфер жизни общества и в том числе культурных ее проявлений. Архитектура не исключение.