Новый Мир (№ 4 2010)
Шрифт:
Иосиф Бакштейн. Теперь — просто поэт. Актуальное российское ИЗО и международный контекст. — “Искусство кино”, 2009, № 9 <http://www.kinoart.ru>.
“<...> несмотря на то что в системе современного искусства сохраняется ценность такого художественного медиума, как „живопись”, уже не актуально говорить о „живописцах”. Современный художник может и должен уметь использовать в своих проектах любые медиа — объекты, инсталляции, фотографию, графику, скульптуру, ну и живопись, наконец. Становится понятно, что современное изобразительное искусство — искусство мультимедиальное по преимуществу. Игнорируя эти обстоятельства, художественное образование в нашей стране следует до сих пор локальным ценностям советского
Андрей Балдин. Четыре Чехова. — “Октябрь”, 2010, № 1 <http://magazines.russ.ru/october>.
“Он не раздвинул европейского пространства на восток, как, возможно, рассчитывал, но шагнул в минус-пространство, из которого потом едва выбрался. Сахалин — отдельная оптическая тема. Минус-тема. Во время возвращения домой происходит эпизод весьма показательный. Чехов побывал на Цейлоне; только здесь, на оси Индии, как если бы половинки путешественника сходились и расходились согласно смене меридианов, к нему возвращается ощущение целости мира. Внешнего и внутреннего.
Оно так ясно, это ощущение воцеления, что у Антона Павловича возникает мысль: он не на Цейлоне, но в раю. Чехов купил в раю двух мангустов из породы ихневмонов”.
Ольга Балла. Лытдыбр библиофага. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 6 (68) <http://magazines.russ.ru/nz>.
“Текст составлен по материалам блогов, ведущихся автором в „Живом журнале” под никами yettergjart и gertman_knigi (последний специально посвящен отношениям блогописца с книгами и носит название „Библионавтика”). Этим и объясняется заголовок, он же — обозначение жанра. „Живожурнальное” „лытдыбр” (изобретением которого мы обязаны, кажется, Роману Лейбову) означает слово „дневник”, набранное на клавиатуре без переключения ее на кириллицу — lytdybr — и затем кириллически транслитерированное. Что касается „библиофага”, то это — пожиратель книг, названный по-гречески для благо- и наукообразия”.
Полина Барскова. Вес книги: стратегии чтения в блокадном Ленинграде. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 6 (68).
“Мы находим упоминания о том, как книга становилась едой буквально: „В перспективе моего меню — корешки многочисленных книг, ведь они тоже на добротном клею! Дела не так уж плохи!” Но и за пределами этих трагических аберраций книги постоянно служили физическому выживанию: ими топили (причем и тут были свои тонкости: книги немецких авторов шли в печи первыми) и, главным образом, продавали и обменивали на еду, что привело к возникновению чрезвычайно активного черного книжного рынка уже зимой 1941 — 1942 годов”.
“Важно, что в отличие от классического чтения для удовольствия, по определению Нелла, блокадное чтение всегда включает в себя преодоление, начиная хотя бы с невероятной физической сложности самого процесса. Очевидцы часто упоминают возникшее отвращение к чтению, которое рассматривалось как часть моральной дистрофии, но даже если желание читать оказывалось сильнее голода, оно требовало нетривиальных усилий: в дневнике умирающей блокадницы мы читаем: „Я вчера читала целый день
14 декабря Мережковского, предварительно разорвав книгу пополам, так как не в состоянии держать в руках такую тяжесть””.
Бегство в Марокко. Рождественский разговор с писателем. Беседу вел Дмитрий Бабич. — “РИА Новости”, 2010, 6 января <http://rian.ru>.
Говорит Глеб Шульпяков: “В литературе меня больше всего интригует то, что рождается в сознании читателя, когда он читает текст, который я написал. <...> Что-то в своем тексте я контролирую, но многое пишется интуитивно и считывается — тоже интуитивно и для меня непредсказуемо —
Владимир Бондаренко. Нулевые. — “День литературы”, 2010, № 1, январь <http://zavtra.ru/denlit/lit_index.html>.
“За нулевые годы не стало в литературе ни левых, ни правых, ни почвенников, ни западников. По сути, исчезли все литературные группировки. Это признает даже Наталья Иванова: мол, пока мы воевали друг с другом, пришли коммерсанты от литературы и всех смели метлой в уходящее время. Издатели уже сами зорко присматривают, кто из писателей годится к успешной распродаже, а кто нет; при этом взгляды писателя, его направленность, как правило, издателей не интересуют”.
Бубен, барабан. Лилипуты путаются под ногами, великаны давят авторитетом, считает поэт и прозаик Вадим Месяц. Беседу вел Павел Басинский. — “Российская газета” (федеральный выпуск), 2010, № 2, 12 января <http://rg.ru>.
Говорит Вадим Месяц: “С Бродским — это личное дело, частный случай. Мы перевезли ему на могилу цветы с могилы Чаадаева. В моем стихотворении „Английская набережная” Бродский в свое время отметил скрытую цитату из Петра Яковлевича. Он очень хорошо ориентировался в его наследии. Думаю, появление этих цветов в Сан-Микеле было ему приятно. Мы объездили и соединили уже много писательских могил — это составляющая проекта „Поэзия в действии”. Есть более серьезные вещи: смешение священных почв”.
Дмитрий Быков. Аватар, выпей йаду! После этой премьеры история кино разделилась на две части: спорное прошлое и страшное будущее. — “Новая газета”, 2010, № 1, 11 января <http://www.novayagazeta.ru>.
“Полковник Кворитч, почти уже поверженный и без пяти минут пристреленный, задает перебежчику Джейку Салли свой последний, убойный, хриплый вопрос: „Что, сынок, теперь ты понял, каково быть предателем?” И тут — в нормальном фильме с нормальной драматургией образца хотя бы семидесятых годов — произошел бы финальный доворот винта, и перебежчик заслонил бы полковника от своих новых синих друзей, и повел бы его, поддерживая, к разбитому земному кораблю, чтобы вместе улететь или вместе сдохнуть. Потому что, по гениальному определению Окуджавы, „...Среди стерни и незабудок не нами выбрана стезя, и Родина есть предрассудок, который победить нельзя”. Человек вообще остается человеком лишь до тех пор, пока у него есть непобедимые, дорефлексивные предрассудки: бездоказательные и недоказуемые аксиомы. Отказавшись от них, дикарь перестает быть не только дикарем, но и личностью. Родина есть Родина, права она или не права. Я сам не уверен в этом, говоря по совести. Я уверен только, что отказ от этого предрассудка ведет к необратимым последствиям…”
“И если бы вождь Нави спросил Нейтири: „Каково это, дочка, быть предательницей?” — можно не сомневаться, что она прикрыла бы его своим синим телом в лучших родо-племенных традициях. У них-то, у пандорцев, с предрассудками все в порядке”.
Айвар Валеев. Труп ходил, что-то строил (“ Media Завод”, Челябинск). — “Голос России”, 2010, 26 января <http://rus.ruvr.ru>.
Говорит Дмитрий Быков: “„В русском желудке еж перепреет”. Я это очень хорошо знаю по себе. Потому что я со своим полуеврейством-полулиберальством всю жизнь находился в очень шатком идеологическом положении. Пока не женился на русской, более того — сибирской женщине. Которая за два года сумела мне вправить мозги по всем направлениям. Быстро привести к православию. Быстро доказать, что когда в доме бардак, это не бардак, а особая форма порядка — тонкая, сложная. Что когда она ничего не делает, на самом деле занята самой главной и сложной задачей — она мыслит мир. Ну и так далее”.