Новый Мир (№ 4 2010)

Журнал Новый Мир

 

 

* *

*

Кому позавидовать? Некому,

когда требуху и мослы,

как хворост, отвозят телегами

по бархату тихой золы.

Когда, как Бодлер у Некрасова,

под бредни куста-вещуна

отходную

тысячеразово

гоняет пластинку чума.

Нет сил у живых на отчаянье,

на обморок внутрь или вне,

на зрение и на дыхание —

кому позавидовать мне?

Чьей кротости хворой, чьей храбрости

займет, затворожившись, кровь,

чтоб слить относительной радости

стакан в абсолютную скорбь?

Вы слышите? Ну, так и слушайте,

пока коченеют слова,

как в дроги впряженные лошади,

как прошлого века лафа.

 

* *

*

Из шелеста листьев, из плеска воды

мы ловим словцо, полсловца предсказаний

великой удачи и легкой беды.

Мы все расшифровщики краденых знаний.

Мы все самозванцами вышли в жрецы.

А что! Если грубых материй бормочет

язык, отзываясь на властное рцы,

то разве не нужен ему переводчик?

Вот ты и возносишься, гордая тварь

рассудка, над трепетной тварью безумий.

А вспомни, какой открывает словарь,

когда говорить начинает, Везувий.

Бореи удушат струю, а листву

обрушат. И почерком твердым, не смутно

безмолвье на девственном выведет лбу:

беда навсегда, утешенье минутно.

 

* *

*

Так вышло, и Бог с ним.

Ты мне была товарищ,

пусть мы и целовались,

как Князев и Кузмин.

Наш

белый пароход

бочком катился в гавань,

пер, как осетр на камень,

на нерест, наспех, вброд.

На палубе оркестр

гонял фокстрот в финале,

но мы не танцевали,

ленясь подняться с кресл.

Все были живы: я,

ты, бои-прибалтийцы.

На мол самоубийцей

держала курс ладья.

Качало синьку джинс,

как в прачечной, прибоем,

и, чтоб спастись обоим,

пришлось таранить жизнь.

 

* *

*

Лежал. Не как всегда, а наново

как будто было мне лежать.

Читал Георгия Иванова —

и ждал. И так хотелось ждать!

Чего? С утра — прихода вечера,

а ночью — хоть и ничего.

И даже грубый окрик нечего!

звучал утешно, не мертво.

 

* *

*

Вернуться. Сравнимого нет ничего

в реестре поступков. Тут чувство шестое.

В чужое, когда-то родное тепло,

в потерянное, низачем нажитое.

Как пыль, как сквозняк — чтобы воду в ковше,

целуя, не тронуть, губами не сморщить.

Как бывший хозяин пройтись по душе.

Сквозь сумрак и хлам — как наемный уборщик.

Сквозь в вальсе служивший партнершами стул

и всю прикипелость к вещам и пространству,

под линией жизни, которую гнул,

теперь принадлежной всего лишь к убранству.

Зачем было это, найдя, покидать?

Чтоб так тосковать? Чтобы, в воду на блюдце