Новый Мир ( № 8 2004)
Шрифт:
но! грубый молоток, но! инфернальный гвоздь,
а дальше все пошло в воздушном блеске… Целым
семейством осокорье чудо вознеслось,
так тускло серебрясь немыслимой корою
топленого, под цвет, пожалуй, молока
на ближней из аллей в Даниловском… Свекровью
мне, в принципе, могла быть та, что далека
или
ее, сцепившей птичьи лапки на груди…
Я вместе с теплым ветром волосы колышу
сынка ее, он в черном ступает впереди.
Учиться у него: он горем заморочен,
но ведь создаст Господь такое существо, —
рассеянный, он так внимателен и точен
и обращен ко всем, сплоченным вкруг него,
так щедро и всегда сердечно, без усилий…
Вот страшною лопатой — в коричневую грязь! —
обрублен сноп моих желто-зеленых лилий:
хоть Лидией была, но Лилией звалась…
…Английские сегодня клеила обои:
в оливковой тафте сбежался целый сад.
И мокрою бумагой, и краской молодою
так пахнет у меня, и вбороны кричат
еще по темноте, в шестом часу апреля,
и пилит вертолет в такую рань к Кремлю,
куда ж ему еще?.. Мелю я, как Емеля,
с ним вечно языком, чтоб не сказать “люблю”:
— Голубовато-серый груздь, зовомый гладыш,
Можайского уезда, представьте, моего,
а на меня, мой друг, таким зеленым взглядом
вообще хорош смотреть, я плавлюсь от него.
3.IV.2004.
Лазарева суббота.
* *
*
Просила тебя у мертвой и выпросила у мертвой.
О, на губах столько соли с кожи твоей этим утром,
мой сияющий мальчик! Тобою к стене припертой, —
нюхать украдкой пальцы со сладким твоим перламутром.
После двух лет печали впервые надела кольца —
свое серебро и перстень с яблочным хризопразом,
и этот браслетик легкий —
а снять не успела на ночь — не оцарапайся, солнце,
глядящее вполоборота с подушки — зеленым глазом.
Растрепанный, ты чудесен, и с кремовыми свечами
каштан под окном волшебен, и дождик надолго, видно.
Мы так чисты, Водолеи, прохладны, ты пахнешь чаем,
я пахну своей “Органзою”, и вовсе ничто не стыдно.
Атласной юной листвою, армадою туч фигурной
тебя обнимаю (как же понравилось обниматься!),
коротенькой, из фольварка, чуть сонною, не бравурной
шопеновской запотелой мазуркой номер тринадцать.
Тебе давно было нужно так поступить со мною.
Отныне все наносное уже не имеет значенья:
молчи, не звони, теряйся, бубни свое за стеною,
но я, что безумно важно, слышу твое звучанье.
...А дальше весь день как праздник. То вспыхивает, то меркнет
кровь, комната, счастье, сердце в отчаянье и восторге,
все не имеет значенья, кроме нелепой смерти —
вспыхивает и меркнет! — и наших детей жестоких.
21.V.2004.
Все люди умеют плавать
Варламов Алексей Николаевич родился в 1963 году. Закончил МГУ. Печатался в журналах “Знамя”, “Октябрь”, “Москва” и др. Первый лауреат премии Антибукер за опубликованную в “Новом мире” в 1995 году повесть “Рождение”. Живет в Москве.
СЕКТОР “Е”
На четвертом курсе Кирилл бросил консерваторию и устроился работать дворником. Участок ему достался большой и запущенный. Он выходил на Кропоткинскую улицу недалеко от ее пересечения с Садовым кольцом и захватывал двор углового дома. До Кирилла тут убирала студентка из Литературного института. Она работала плохо, и за несколько месяцев во дворе образовался толстый слой льда. Начальник жэка, который принимал Кирилла на работу, поминал студентку недобрыми словами, но в небольшой квадратной комнатке, смотревшей на московские крыши, ей, должно быть, хорошо писалось, и она забывала про свой участок, тем более что двор был нежилой и лед никому не мешал.