Новый Мир. № 2, 2000
Шрифт:
Отец широко улыбнулся, протянул руку и предложил:
— Ну, мир, труд, май?..
Сын помедлил, но протянул в ответ свою ладонь.
— Давно бы так, — удовлетворенно прокомментировала процесс примирения мать.
Дело происходило в зрительном зале кинотеатра «Октябрь» — перед началом сеанса. Примирившись, семейство Печенкиных уселось в последнем ряду: удовлетворенный Владимир Иванович — посредине, умиротворенная Галина Васильевна — справа и слева — никак не выражающий своих чувств Илья. Свет в зале погас, зазвучала
— Ты еще не видел? — обратился он к сыну.
— Я слышал, — ответил Илья мрачновато и, подумав, прибавил: — Раз сто…
Печенкин поднял указательный палец и проговорил важно и назидательно:
— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
— Иногда наш папа говорит дельные вещи, — иронично прокомментировала Галина Васильевна.
Сюжет развивался стремительно, Илья, кажется, увлекся. Владимир Иванович покосился на него и осторожно опустил свою ладонь на колено жене.
Галина Васильевна терпеливо вздохнула и чуть погодя обратилась к мужу с той замечательной интонацией одновременной мягкости и твердости, с какой по мере необходимости все жены обращаются к своим мужьям, удивительным образом превращая невозможное в неизбежное:
— Володя…
Печенкин хорошо знал эту интонацию и, нахмурившись, спешно остановил жену:
— Опять? Я сказал тебе — Нилыча в обиду не дам!
Фонограмма стерлась, Наиль брал громкостью, и можно было разговаривать почти в полный голос.
— Нилыч… — продолжил Печенкин, и в этот момент входная дверь приоткрылась и вместе с полосой желтого света в темноту зала протиснулся Седой.
— О, Нилыч! — ненатурально обрадовался Печенкин. — Иди к нам!
Седой помедлил, привыкая к темноте, и, сильно, чуть не в пояс, склонившись, направился к Печенкиным.
— Ты билет купил? — шутливо спросил его Владимир Иванович.
— У меня сезонка, — в тон ответил Седой и сел рядом с Ильей.
— Здравствуйте, Илья Владимирович, — прошептал он громким шепотом, но Илья не ответил.
— Володя… — вновь заговорила тем же самым тоном Галина Васильевна, что было для Печенкина неожиданностью. Он зыркнул в сторону Седого, ткнулся взглядом в глаза жены и сообщил очень важное и очень радостное известие:
— Мизери приезжает!
— Кто? Что? — не поняла Галина Васильевна.
— Мизери к нам в Придонск приезжает! — повторил Печенкин громко и отчетливо.
— Мизери? — задумалась Галина Васильевна.
— Мизери! — азартно повторил Владимир Иванович. — В Придонске будет бум! Где он появляется, там — бум! Или крах… Он, между прочим, Индонезию кинул. Это все знают, просто никто не говорит.
— А к нам зачем? — вяло поинтересовалась Галина Васильевна.
— Зачем — зачем? Уху хлебать! — раздраженно бросил Печенкин.
— В самом деле? — поверила
От досады Владимир Иванович хлопнул одной ладонью по колену себя, а другой, тоже по колену, жену.
— Джозеф Мизери? — удивилась Галина Васильевна. Она, конечно, знала, слышала об этом знаменитом американском миллиардере, финансисте и филантропе, но, озабоченная своими планами, вспомнила не сразу.
— Джозеф Мизери? — повторил Печенкин, передразнивая жену. — Вспомнила наконец… Ты как мои архаровцы: давай, говорят, в Тихой заводи его примем, ухой накормим с дымком… Француза на хрен чуть не уморили…
Галина Васильевна страдальчески поморщилась:
— Володя, не ругайся…
— Я не ругаюсь, — продолжал горячиться Печенкин.
— Где? — неожиданно спросила Галина Васильевна.
— Что — где? — не понял Владимир Иванович.
— Где вы его будете принимать?
— В «Парижских тайнах».
— Ты его уже открыл?
Печенкин внимательно посмотрел на жену:
— Галь, ты чего? Уже год, как я его открыл!
Галина Васильевна виновато улыбнулась:
— Извини, я спутала с «Арабскими ночами».
«Парижские тайны» и «Арабские ночи» были лучшими ресторанами Придонска, и оба они принадлежали, разумеется, Печенкину.
— Ха! — засмеялся Владимир Иванович. — Мизери я буду принимать в «Арабских ночах»… Ну ты, Галь, даешь!
Галина Васильевна вздохнула и вновь заговорила с той же самой интонацией, не оставляющей мужу никаких надежд:
— Володя…
— Смотри, смотри! — перебил ее Печенкин, указывая пальцем на экран. — Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец!
— Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец, — повторил за Печенкиным индус с экрана.
Владимир Иванович удовлетворенно засмеялся.
Это восклицание и смех Печенкина остановили не только Галину Васильевну, но и Седого. Неловко вывернувшись, почти съехав со своего сиденья, он обращался к Илье — монотонно и виновато:
— Раньше, конечно, честности больше было. Партбилет, как говорится, обязывал. Ты не представляешь, как им дорожили, партбилетом… У нас в управлении у одного собака съела партбилет, так он сперва собаку, а потом себя… А сейчас… Партбилетов нет — и честности нет…
Тут Седому пришлось замолчать, потому что в этот момент Владимир Иванович высказался насчет зеркала чести своей жены, а индус на экране, как попка, за ним повторил. Печенкин весело и озорно подмигнул Седому, повернулся к жене и, приложив ладони к ее уху, азартно что-то зашептал.
Седой протяжно вздохнул, покосился на Илью и продолжил свой монолог:
— Конечно, раньше мы не знали, что такое эти доллары. Я их и в руках-то не держал. Я, конечно, теперь богаче, чем тогда был… Да что оно — это богатство? Уверенность была зато! Уверенность в завтрашнем дне — это дороже всяких денег.