Новый мир. № 2, 2004
Шрифт:
См. также: «Судьба Сашиных книг очень странная — о них никто не пишет. <…> Но все повторяют одно и то же: Саша — лучший из пишущих по-русски за последние 50 лет. Все правильно, никакого противоречия нет. Просто русский язык Соколова и русский язык всех остальных — это два разных наречия, две разные литературы», — пишет здесь же Данил Евстигнеев («Те, кто вышел из Нимфеи»).
Здесь же: Лев Пирогов, «Горшок с цветами. Победившему учителю — от побежденных учеников».
К 60-летию прозаика, живущего в Канаде.
Ян Шенкман. Инстинкт бунтовщика. К Лимонову накопились вопросы. — «НГ Ex libris», 2003, № 39, 30 октября.
«<…> Эдуард Вениаминович, существует ли положение вещей, которое вас устраивало
Карл Шлегель. Москва и Берлин в ХХ столетии: два города — две судьбы. Авторизованный перевод с немецкого Кирилла Левинсона. — «Неприкосновенный запас», 2003, № 4 (30).
«Назад в ту довоенную эпоху пути нет, и романтизировать Берлин как место встречи Германии с Россией в течение первой половины ХХ века нет причин».
См. также: Марк Печерский, «Прогулки по Берлину» — «Интеллектуальный Форум», 2001, № 4 <http://if.russ.ru>.
См. также: Татьяна Щербина, «Берлин и Психея» — «Вестник Европы», 2001, № 1 <http://magazines.russ.ru/vestnik>.
См. также: Александр Бикбов, «Москва/Париж: пространственные структуры и телесные схемы» — «Логос», 2002, № 3–4 <http://www.logos.ru>; весь этот номер «Логоса» посвящен Городу.
Владимир Шумихин. <Рецензия на роман Сергея Болмата «В воздухе»>. — «Критическая масса», 2003, № 3.
«Наткнувшись в „Озоновском“ релизе на упоминание веса „ВВ“, я было подумал об опечатке или подтасовке фактов: в книге 431 страница. Этот странный факт выбил меня из колеи, и, оторвавшись от рецензии, я попросил взвесить книгу в ближайшем магазине на электронных весах: домашний безмен ее не брал. „Озон“ не соврал: ровно 430 грамм. „Все правильно, — сказала продавщица. — Страница — грамм“. — „А переплет?“ — урезонил я работника прилавка. Пришлось сбегать домой и за первым романом Болмата. Оказалось: „Сами по себе“ (254 стр.) весит ровно 250 грамм. Тенденция оценивать современную прозу в категориях нетто и брутто представляется чрезвычайно актуальной и продуктивной. В художественном же отношении фунт „ВВ“ не перевешивает „четвертинки“ „СПС“, но и не уступает ей».
Михаил Эпштейн. Варваризация и латинизация. Для некоторых новых русских слов больше подходят нерусские буквы. — «НГ Ex libris», 2003, № 37, 16 октября.
«<…> алфавит — это не униформа языка, а способ наиболее осмысленного и наглядного представления конкретных слов… Так что дело не столько в алфавите, сколько в лексическом составе того языка, для которого выбирается алфавит. Русскому языку нужно расти из своих собственных корней, чтобы оправдать кириллицу, заслужить ее как самый ясный и достойный способ представления своей лексики».
См. также: «<…> я не просто еврей, которому суждено было родиться в России, а еврей, добровольно живущий в диаспоре, в рассеянии, где бы я ни находился — в России или в Америке, так сказать, выбравший диаспору. Наконец, я не просто американец, а американец в первом поколении, собственного почина и призыва, сам пересекший Атлантику, чтобы обосноваться в Новом Cвете. <…> Я русский литератор и американский профессор. По образованию филолог, по начальной профессии — литературовед и критик, по дальнейшему профессиональному самоопределению — культуролог, философ, славист, по интересу и влечению — лингвист. По моему опыту, чем больше идентичностей, тем полнее реализуется волновая, протеическая функция „я“ — и тем меньше дискомфорта», — говорит Михаил Эпштейн в беседе с Денисом Иоффе («Картотека поэтологических гносеологий» — «Топос», 2003, 8 октября <http://www.topos.ru>).
См. также: Михаил Эпштейн, «Проективный словарь философии. Новые понятия и термины» — «Топос», 2003, 15 октября; 4
Cм. также: «<…> интервью философа Михаила Эпштейна. Он сейчас в Америке живет. Я с ним в свое время спорил. Давно. Не важно. Вроде приличный человек… Я был поражен: он, в сущности, в восторге от этого случая (11 сентября. — А. В.). Его интервью называется „Страх — высшая ступень цивилизации“. Он говорит, что эта высшая ступень, он ее называет хорроризм (от латинского hоrrоr — „cтрах“, „ужас“), уже наступила. Он приводит там эту дикую выходку Штокхаузена, который дней через пять после 11 сентября, выступая в Гамбурге, сказал, что 11 сентября — высшее художественное совершенство в истории человечества!.. Вот что страшно, потому что это вроде приличные люди, не маньяки и не религиозные фанатики», — говорит Геннадий Айги в беседе с Вячеславом Сергеевым («Новое время», 2003, № 40, 5 октября <http://www.newtimes.ru>).
Александр Этерман. Тезисы о природе человеческой морали. — «Время искать», Иерусалим, 2003, № 8.
Сначала попугал немного: «автор этих строк едва ли умрет своей смертью»; но потом — ничего такого не сказал.
Это критика. Выпуск 16. Беседу вел Михаил Эдельштейн. — «Русский Журнал», 2003, 16 октября <http://www.russ.ru/krug>.
«Мне действительно кажется важным сегодня как можно чаще вспоминать о писателях 60 — 80-х», — говорит критик Леонид Бахнов.
Это критика. Выпуск 18. Беседу вел Михаил Эдельштейн. — «Русский Журнал», 2003, 20 ноября <http://www.russ.ru/krug>.
Говорит главный редактор журнала «Континент» Игорь Виноградов: «В новой же генерации я не вижу авторов, которые по масштабу, по серьезности подхода, да просто по уровню были бы сопоставимы, например, с Ренатой Гальцевой или Ириной Роднянской. И это тем более прискорбно, что, по моему убеждению, именно этот род [религиозно-философской] критики сегодня особенно актуален».
Составитель Андрей Василевский.
«Арион», «Вопросы истории», «Вопросы литературы», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Октябрь»
К. Азадовский. Переписка из двух углов Империи. — «Вопросы литературы», 2003, № 5, сентябрь — октябрь <http://magazines.russ.ru/voplit>.
Давний обмен письмами Натана Эйдельмана и Виктора Астафьева стал для автора статьи поводом к пространному размышлению об эволюции мирочувствования последнего. Заключив, что «замечательный русский писатель Виктор Астафьев тяжело, и, как выяснится, неизлечимо страдал ксенофобией», Азадовский пишет: «Судить его — невозможно. Он был воистину народным писателем, снискавшим себе любовь миллионов. В своих лучших произведениях он возвышается над мирским и мелким, растворяя временное в вечном, точно так же как общечеловеческое превалирует — в общем контексте астафьевского творчества — над национальным. Астафьев был противоречивой натурой, способной на крайности. Ему недоставало культуры и мощной интеллектуальной энергии, но он обладал необычайным даром чувствования. В мире, который он вмещал в себя, находилось место и глубокой мысли, и дремучей косности. Он стремился к Тишине, но вовлекался в суету и разноголосицу современных событий. Он был честен и бескорыстен. <…> Искал свой идеал то в прошлом, то в будущем. <…> Не потому ли, что сам глубоко страдал от разлада, старый, изувеченный на войне человек, с оголенным кровоточащим сердцем, измученный и оскорбленный уродствами русской жизни, заложник собственных страстей и пристрастий, уязвленный, непримиримый, истерзанный? Есть что-то толстовское в астафьевской натуре, глубоко противоречивой, бунтующей и в то же время — клокочущей, нераздельно единой. Истовый, бескомпромиссный, упрямый, он не признал своих заблуждений и ушел, не покаявшись, но оставил нам свои книги, в которых мечется и надрывно стонет его русская больная душа».