Новый мир. № 8, 2002

Журнал Новый Мир

Дмитрий Ольшанский. Как я стал черносотенцем, или Упромысливать, гнобить и не петюкать. — «Ex libris НГ», 2002, № 13, 11 апреля.

«Оглядываясь назад, на свое либеральное прошлое, я не вижу ничего, кроме лжи и позора. Неугомонные девяностые годы — во многом потерянное время для русской литературы, время либеральной букеровской мертвечины, и чувство вины за это продолжительное дурновкусие нельзя отделить от новых, куда более оптимистических ощущений. <…> Первый раз чувство тотальной собственной неправоты появилось у меня во время чтения романа Астафьева „Прокляты и убиты“ — величайшего военного текста, обойденного, разумеется, в свое время букеровским жюри. Вещь эта при всех непременных особенностях астафьевского стиля, о которых здесь не место говорить, демонстрировала какое-то ужасающее, физиологическое, невозможно-чудесное явление Соборности — поглощения не только индивидуального героя, но и читателя как персонажа, как фигуры

чтения этаким огромным, варварским потоком насилующего всех и вся текста. У Астафьева этот классический для теории постструктурализма прием получился, однако, в тысячу раз более убедительным, чем у любого писателя-постмодерниста. Стилистическая, идеологическая, да и просто человеческая энергия, исходившая от Виктора Петровича в этом романе, несравнима с вялыми потугами тех, кто не готов, заведя в квартире льва, принимать кровавую ванну. А именно таковы все либералы, таким был и я. От позднего Астафьева я двинулся дальше. Чем дальше, тем больше мне становилось ясно, что хорошая литература в России категорически несовместима с тем умеренным, сонным, толерантным каноном 90-х, который пропагандировали все эти годы либеральные критики. Особенно хорошо виден этот разительный контраст при взгляде на истинные итоги 2001 года, подведенные в газете „День литературы“ умнейшим из современных литобозревателей Владимиром Бондаренко. Большинство из названных им событийных книг года („Блуждающее Время“ Мамлеева, „Миледи Ротман“ Личутина, „Книга Мертвых“ Лимонова) никогда не получат ни Букера, ни Аполлона Григорьева. О них не пишут в большинстве газет, и читательское внимание им достается вопреки, а не благодаря критике. <…> Метафизические усилия, необходимые для написания чего-то, превосходящего качеством толстый журнал N, требуют от автора признания тех органических и, возможно, зловещих законов бытия (страх Божий, неотвратимость смерти, благополучие России в силе ее святых штыков, иерархичность и принудительность как точка отсчета для гармонии в мире etc.), что ненавистны и страшны либеральному, условно-реалистическому литератору-атеисту. <…> В подмогу традиционной уваровской триаде мне хотелось бы предложить для идеологического строительства новой русской словесности другую вспомогательную глагольную триаду, хорошо поясняющую то, что в современной словесности является важнейшим достижением для писателя. Упромысливать — всячески содействовать распространению душеполезных, направленных против либеральной гордыни идей. Гнобить — обращать свое строгое внимание на явления, противные писательской и человеческой совести. Не петюкать — с достоинством принимать власть в разных ее формах и проявлениях, не упорствовать в злом индивидуализме. Иными словами, понимать порядок. Упромысливать, гнобить и не петюкать. Лучшим русским писателем 2002 года является Александр Проханов».

«<…> с кем мы имеем дело в лице журналиста Ольшанского. А имеем мы дело с фашистом, — пишет Станислав Львовский („Русский Журнал“ <http://www.russ.ru/krug>). — Употребляя этот термин, я испытываю некоторые трудности, связанные с тем, что он давно уже перестал быть термином, а превратился в матерное слово навроде „мудака“, которым вольно перебрасываться в непринужденной газетной полемике, благо под административный кодекс слово „фашизм“ у нас не подпадает. <…> То, что журналист Ольшанский имеет возможность печатать фашистские (никаких ярлыков!) статьи в одном из двух рецензирующих изданий страны, — это позор. Тот факт, что реклама Проханова от „молодых интеллектуалов“ находит себе место на страницах изданий, всерьез полагающих, что они являются полезным социальным институтом под названием свободная пресса, — это позор. Тот факт, что это происходит при полном молчании и попустительстве всех остальных, — это позор такой, что непонятно уже, как теперь отмываться».

Станиславу Львовскому отвечает Дмитрий Ольшанский («Выводить на снег и расстреливать, или Наша цветущая сложность» — «Русский Журнал» <http://www.russ.ru/krug>): «<…> в ситуации, когда циничные, напропалую прогрессивные „плюралисты“ вроде Львовского превращают русскую словесность в „поле разработки инновационных типов письма“, прости Господи за этакий жаргонец, священный долг расквасить этим плюралистам физию объединяет и консервативных противников, и консервативных же сторонников газеты „Завтра“ (я, кстати, отношу себя к первым). То же самое, кстати, повторялось в истории не раз — так, чтобы унять испанскую революционную шваль в 1936–1939 годах, под знаменем Крестового Похода каудильо Франко объединились прежде несовместимые монархисты и буржуа, аристократы и крестьяне, карлисты и фалангисты, объединились, потому что унимать вредителей, пытающихся уничтожить литературу, семью, государство и частную собственность, действительно нужно. А уж после дискутировать между собой. <…> Как сказал бы Галковский, подходит время „лапушками потоптать кое-кого“ <…>».

«Возникает ряд важных проблем.

Ольшанский физически существовать не перестал, каждый из нас с ним рано или поздно встретится все в тех же местах. Как с ним поступить? Жывотных (так! — А. В.) в таком состоянии отвозят на улицу Юннатов навсегда, но с Ольшанским так нельзя, потому что он человек, а мы либералы», — недоумевает Вячеслав Курицын («Русский Журнал» <http://www.russ.ru/krug/news>).

«Называясь „черносотенцем“, Митя Ольшанский же не думает, что я потом ему руку не подам? Он же уверен, что это только игра. И он уверен, что мы все об этом знаем, что это только слова, ничего, кроме слов. Литература типа. Подождите, мы до конца года еще парочку Митиных трансформаций увидим», — размышляет в своем сетевом дневнике за 12 апреля Дмитрий Бавильский <http://www.livejournal.com/users/paslen>.

«Досадно только, что, перестав быть либералом, он [Ольшанский] немедленно стал черносотенцем — словно „другой альтернативы у нас нет“ <…>, — пишет Дмитрий Быков („Русский Журнал“ <http://www.russ.ru/ist_sovr>). — Вот я чего понять не могу: почему выбирать надо непременно между петлей и удавкой <…>».

«<…> меня мало заботят его [Ольшанского] политические пристрастия, а гораздо интереснее мне будет, когда закончатся декларации и начнется собственно дело, то есть его работа литературного критика и публициста <…>», — пишет Дмитрий Крылов («Русский шибболет» — «Топос» <http://www.topos.ru>).

«„Патриотизм“ был и остается последним прибежищем закомплексованных неудачников», — уверенно комментирует эскапады Ольшанского Александр Агеев («Время MN», 2002, № 66, 13 апреля).

«Я человек молодой, — отвечает Дмитрий Ольшанский („Зипуны к бою готовь!“ — „Русский Журнал“ <http://www.russ.ru/krug>), — и в трансформациях моих повинен мой возраст, а вовсе не зарплата у потенциального „патриотического“ олигарха — я пишу это, вполне отдавая себе отчет в тех издевательствах, что, возможно, последуют с вашей стороны. <…> У меня достало ума отказаться от собственного [либерального] позора. <…> Я не Агеев. Я люблю русский народ и терпеть не могу интеллигенцию. <…> Вы можете петюкать, насколько хватит свободомыслия, но вас ведь все равно накроет нашим Ласковым Русским Зипуном».

Pavell. Голландские странности. — Сетевой дневник Pavell’s LiveJournal, 2002, 7 мая <http://www.livejournal.com/users/pavell>

«На самом деле нет ничего удивительного в том, что [убитый Пим] Фортейн был консерватором. Просто для Голландии гомосексуализм (а „Евроньюс“ передали, что покойный был открытым гомосексуалистом) есть традиционная ценность, а вот иммигранты — нетрадиционная. Мы фактически присутствуем при нарождении „либерального консерватизма“ (он же „голландская болезнь“). „Голландский консерватизм“ — это такой консерватизм, когда лесбиянки и геи выходят на демонстрацию протеста против арабских иммигрантов, шокирующих общество своим гетеросексуализмом и нежеланием курить „траву“. В Голландии гетеросексуализм воспринимается частью общества как модернизм и вызов традиционным ценностям и потому отторгается именно правыми. Левые же здесь те, кто выступает за „терпимость“: „Гетеросексуалисты — это такие же люди, как и мы“…»

Лев Пирогов. Как хорошо расстреливать. — «Ex libris НГ», 2002, № 13, 11 апреля.

«<…>„Единица — ноль“, — говорил русский математик В. Маяковский. Ценность отдельной жизни бессмысленна — значение имеет только идея, которой эта жизнь подчинена. На уровне риторики это все еще звучит для нас дико (Беломорканал, чистки и все такое), но каким-то органом, ответственным за инстинкт исторического самосохранения, мы уже начали кое-что понимать».

При свободе слова многим сказать нечего. Последнее интервью Фридриха Горенштейна, которое он дал корреспонденту «Труда» [Анатолию Стародубцу] незадолго до своего ухода. — «Труд», 2002, № 65, 13 апреля.

«Вообще немецкое кино традиционно плохое. Фасбиндер ужасен. <…> Но поскольку в Германии, как и в любой небольшой стране, наблюдается дефицит с гениями, то они его объявили гением».

«Музыка Российского гимна (но не его слова) мне всегда нравилась. Не понимаю, чем была вызвана свистопляска вокруг этого. Например, в Германии музыка Иосифа Гайдна к национальному гимну „Германия, Германия — превыше всего“ осталась такой же, какой была и до Гитлера, и в его время, и после, это гордость немецкого народа. Поверьте, не так-то просто найти удачную музыку для гимна».

Александр Проханов. Плаха во чреве. — «Завтра», 2002, № 15, 9 апреля.

Очерки московского абортария. «<…>Насос с чмоканьем, хлюпом выпивает красную, как варенье, жижу, прогоняет ее сквозь прозрачную трубку. Малиновая трубка дергается, гонит перетертого в слизь и сукровицу крохотного человека. <…> Казненную безгрешную душу, чей неслышный вопль, заглушаемый чмокающим звуком насоса, подхватывают рыдающие ангелы. Прижимают к груди убиенное дитя, похожее на нераспустившийся красный цветок. Влекут его в райский сад».