Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая
Шрифт:
На меня то и дело падали взгляды местных, в которых интерес балансировал с опаской. Гости явно были здесь редкостью. Завязывать со мной знакомство никто не спешил. Рядом со мной случайно оказался одна из здешних детей, девочка лет пяти, которая невинно улыбнулась мне, но мать поспешила оттащить ее подальше от чужака, будто я могу на нее наброситься.
— Доброе утро! — чувствуя себя обязанным как-то отреагировать на щекотавшие меня взгляды, приветливо воскликнул я по-английски. — Кто-нибудь говорит по-английски? Может, по-румынски?
— Румынский, —
Когда я повернулся к нему, старец поманил меня жестом, мол, подходи. Честно говоря, я не привык есть, едва продрав глаза. Как правило, я начинал утро с пробежки и серии упражнений. Как минимум, вначале хотелось умыться и почистить зубы (благо, в рюкзаке были для этого принадлежности). Однако в этот день я и так уже отошел от правил, проснувшись к полудню.
Для меня нашлась старая глиняная миска, в которую старик плюхнул горячей похлебки. А вот ложки не сыскалось — пришлось хлебать прямо из миски.
— Спасибо, — произнес я по-румынски.
Старик в ответ лишь кивнул. Присев на одну из лавок, я испробовал местное яство. Варево, к моему удивлению, оказалось очень даже ничего: я ощутил в нем вкус картофеля, моркови, лука. Не хватало разве что специй.
— М-м-м, вкусно! — похвалил я это блюдо, улыбнувшись старику.
— Это у нас еще соль закончилась, — хмыкнул тот.
— Меня зовут Димитрис.
— А хоть бы и так! — безразлично пожал плечами старикашка.
— А вас как?
— Дед Йован.
— Я был другом Бори Коваля. Вы его знали?
Румынский старика был плох, но я кое-как разобрал ответ:
— Здесь все друг друга знают. Хороший был парень. Это он научил нас растить все эти овощи. А до того похлебка была только грибная. Гадость редкая.
Вздохнув, я уставился на казан, в котором варилась овощная юшка. Не знаю, был ли бы Боря рад такому памятнику. Что ж, по крайней мере, его запомнили, и его имя до сих пор произносят с теплотой и благодарностью. Многие лишены даже этого.
— Как вы здесь живете? — поинтересовался я у старика, доедая похлебку.
— Как все живем.
— Знаете, дед Йован, люди очень по-разному живут, — припомнив Сидней, хмыкнул я.
— Живем себе — и дело с концом.
— На вас тут не нападают? Вас же совсем мало.
— Бывало всякое, — туманно ответил старец.
— Альянс вас защищает? Вы же входите в Альянс, да?
— Никуда мы не входим, никто нас не защищает! — заспорил дед.
— Как же? А они считают, что здесь их территория.
— Нам нет дела, что там кто считает. Мы здесь живем себе в сторонке, нас чужие дела не заботят. Нам никакой Альянс ничего не сделал ни хорошего, ни худого. Мы им тоже ничего не должны.
— А что же во время войны? За кого вы были?
— Война была двадцать семь лет назад, — пробормотал дед. — Другой войны мы не знаем.
— Разве эту территорию не оккупировали в 76-ом? Сюда разве нацисты не дошли?
— Не знаю,
Слова старика заставили меня задуматься. А ведь по пустошам разбросано немало таких вот поселений, слишком мелких или слишком хорошо спрятанных, чтобы большим державам, какими были в сравнении с ними Альянс и ЮНР, было до них дело. Для жителей этих поселений ничего не изменилось после начала войны. Ничего не изменилось и после ее конца.
— У вас здесь есть связь? Интернет там, и тому подобное.
— Ничего такого нет. Далеко надо ехать, чтобы поймать связь. Наши туда редко ездят.
Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть.
— Мне нужна ваша врач, доктор Лопес. Где она?
— Там, где больные — там и врач. В больничке она.
— И как туда попасть, в вашу больничку?
— Тебе туда нельзя. Больных нельзя беспокоить, — строго сказал старик, но, подобрев, добавил: — Она обычно выходит обедать около часу пополудни. Подожди ее здесь часок — может, и дождешься.
— Ну ладно. Где-то здесь у вас можно умыться?
***
Флорентина явилась лишь к двум часам пополудни. К тому времени я сидел в центре круга из дюжины местных жителей, и вел рассказ, который важно переводил с румынского на венгерский язык дед Йован. Туземцы, в основном молодежь лет до тридцати, время от времени охали и ахали, улыбались, недоверчиво качали головой, шептались между собой.
— … энергия добывается путем соединения вещества с антивеществом — так называемой аннигиляции. Этой энергии так много, что потребность в ее экономии давно исчезла. Каждой ночью Гигаполис горит миллионами огней. И энергии хватает, чтобы вокруг города работали десятки тысяч озоногенераторов. Они создают такой толстый озоновый купол, какого не было над Землей даже до Апокалипсиса. Люди могут спокойно гулять на улицах с непокрытой головой и без очков. Прямо на улицах могут расти многие виды деревьев и кустов…
— Димитрис, я тут уже минут пять с интересом слушаю твою речь! — вместо приветствия, перебила меня доктор Лопес, протискиваясь в центр круг.
Я умолк на полуслове. Признаться, я так увлекся своим рассказом об устройстве жизни в Гигаполисе, который неожиданно привлек к себе столько внимания, что и не заметил, как Флорентина пристроилась со своей миской похлебки где-то позади.
— Прости, я тебя и не заметил, — улыбнулся я. — Это все как-то спонтанно вышло. Я и не думал, что местных жителей так заинтересует тема жизни в Содружестве. Странно, но они говорят, что ты до сих пор им ничего не рассказывала.