Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая
Шрифт:
— Умер? — переспросил я недоуменно через некоторое время.
— Да. Умер.
Наступил новый тур недоуменного молчания.
— Как?!
— Так же, как умирает большая часть местного населения. От рака. Рак легких, если быть точным.
То, что говорила Флорентина, просто не укладывалось в моей голове.
— Ему же было всего двадцать два года! — воскликнул я.
Я хорошо помнил, что у Бори было множество проблем со здоровьем. Но рак?! Почему-то всегда кажется, что эта страшная болезнь далека от тебя, что она никогда не коснется твоих родных и знакомых.
В Содружестве все виды рака поддавались лечению. Даже на 4-ой стадии,
Здесь все это казалось фантастикой.
— Люди со слабым здоровьем, как у него, не живут долго в таких местах, как это. А он еще и все время возился с землей, дышал пылью, пропитанной радионуклидами. Ходил на пустоши, искал удобрения. Не слушал ничьих советов. Трудился, не покладая рук. Хотел быть полезным общине, — не поднимая на меня глаз, рассказывала Флорентина.
Я слушал молча.
— Я сделала все возможное, чтобы облегчить его страдания. Мне выделяют лишь немного болеутоляющих, но я потратила львиную долю на то, чтобы он не страдал. Была рядом с ним до последнего момента. Здесь нет священника, так что я помогла ему причаститься. Я держала его за руку, когда он… уходил.
Я лишь стоял столбом и качал головой.
— Я не могу поверить, — прошептал я.
— А где был ты в это время, Димитрис? Где был его герой?
Я был в Сиднее. В самой приспособленной для жизни «зеленой зоне» во всем мире. Жил в замечательной уютной квартирке вместе с красавицей-девушкой. Пользовался всеми благами цивилизации. Наслаждался своей силой, бодростью и богатырским здоровьем. И ходил угрюмее угрюмого, так как вбил в себе в голову, что я невыносимо страдаю от своих душевных переживаний.
— Я ничего об этом не знал. Боря никогда не писал мне о своей болезни, не просил у меня помощи! — принялся было оправдываться я.
— Ты и не хотел ничего знать. Ты вообще о нем не думал. Тебе было все равно.
Сдержав начавшееся раздражение, я отвернулся. Попробовал заглянуть себе в душу. Надо ведь быть честным перед собой. Хотя бы иногда.
— Да, это так, — наконец признал я, печально усмехнувшись. — Мне было все равно.
Боря был для меня всего лишь одним из множества людей, принадлежащих моему прошлому. В мире слишком много хороших людей, которые страдают и умирают. Я не в состоянии помочь им всем. Если меня просят — я помогаю, по мере своих сил. Во всех остальных случаях я стараюсь просто не замечать чужого горя. Абстрагируюсь от него. Пытаюсь отыскать собственное счастье, плюнув на весь остальной мир. Вот какова правда.
— Боря во мне ошибался. Я не герой. Да и человек не самый хороший. Пытаюсь убедить себя, что хороший, а на самом деле ничем не лучше большинства. Эгоист, ты сказала? Да, пожалуй, — согласился с Флорентиной я, задумчиво глядя на поросший мхом каменный пол замка.
Она молчала. Не стала ничего добавлять. Смотрела в пол, как и я. Странно, но в этот момент я почувствовал с ней странное чувство единения. Мы оба испытывали сейчас печаль и боль. Флорентина, правда, могла бы сказать, что боль в моей душе связана не с утратой друга, а не с уязвленным самолюбием. Но она ничего больше не говорила. Видимо, поняла, что добилась уже своего — заставила меня чувствовать себя последним куском дерьма
— Зачем
— А ты бы предпочел, чтобы тебя бросили на пустошах?
Я кивнул, согласившись с таким соображением. В моей душе была странная пустота.
— Хоть Бори здесь больше нет, тебя никто отсюда не гонит, — произнесла доктор Лопес через некоторое время, уже совсем без укоризны и сарказма в голосе. — До тех пор, пока я ручаюсь за тебя, у тебя будет тут кров, постель и миска похлебки. Я знаю, он хотел бы, чтобы тебе здесь помогли.
Я лишь грустно усмехнулся. Я внезапно ощутил, что я нормально не спал почти двое суток. Груз пережитых событий разом навалился на меня и расплющил своей тяжестью.
— Тебе нужно отдохнуть, — твердо сказала Флора. — Пойдем, я покажу тебе, где можно лечь.
***
Жизнь Нашего Замка протекала в обширных подземельях того самого замка. Старые замковые катакомбы, многократно расширенные местными жителями, стали пристанищем для полутора сотен мужчин, женщин и детей.
Детей здесь было всего шестеро. Их берегли, как зеницу ока. Практически не выпускали из подземелий даже ночью. Кожа у бедняг была мертвенно-бледной, а глаза — словно выцветшие. Глядя на их заморенные лица, казалось, что они не испытывают никакой радости от такой жизни. Но они испытывали. Счастливо улыбались, бегали, играли в какие-то игры, как и положено детям. Они не понимали, чего лишены.
Я спал как убитый. Дрых я на пропахшем старостью, пропитанном засохшей мочой матрасе, расстеленном прямо на холодном каменном полу одного из подземелий — одетый, как был, укрывшись рваным шерстяным пледом, в обнимку со своим рюкзаком. В этом же помещении спало еще множество людей. Многие из них сопели, кашляли и шептали что-то во сне. Но я был так изможден, что мне было все равно где и как спать. Проснулся я от того, что кожа во многих местах чесалась от укусов клопов. Продрав глаза, я долго не мог понять, сплю я или нет, и какое сейчас время суток. Вокруг была лишь кромешная тьма.
Поднявшись на ноги, я понял, что совершенно не ориентируюсь в пространстве. Пришлось блуждать в темноте, как слепой, растопырив руки, и натыкаться на какие-то предметы. Хорошо, что я захватил с собой рюкзак — иначе я никогда бы его не нашел.
Понадобилось немало времени, чтобы найти в темноте дорогу к лестнице, ведущей наверх, в одно из наземных помещений замка. Свет, проникающий сюда сквозь бойницы, возвещал о том, что на дворе уже глубокий день. Понедельник, 16-ое августа. Паттерсон и Филипс, должно быть, гадают сейчас, почему их стажер не вышел на работу. Впрочем, кого волнуют Филипс с Паттерсоном?!
Большой зал замка исполнял приблизительно ту же роль, что и сотни лет назад — трапезной. Даже в камине, как и встарь, горел огонь. В огромном чугунном казане на огне кипела какая-то похлебка. К ней выстроилась небольшая очередь. Седобородый старик время от времени помешивал варево большим половником, зачерпывал очередную порцию и бережно насыпал в протянутые ему алюминиевые, оловянные или глиняные миски. Люди, уже получившие свою похлебку, разбредались по залу и занимали место на лавках за большими деревянными столами, подальше от мест, на которые падал свет из замковых бойниц. Некоторые ели, просто сидя на корточках.