Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая
Шрифт:
— Так он и попеняет, будь уверен.
— Хватит тут волну гнать, без тебя разберемся, — наконец лениво вступил в перепалку Джером, однако в его голосе не чувствовалось раздражения на задиристую деваху.
— Ах, ну конечно, куда мне бабе лезть в серьезные мужицкие дела?! — саркастически прыснула та, и перевела взгляд на нас с Маричкой. — Ну так я тогда бабьими делами займусь — за гостями поухаживаю. Ванда, а-ну подай-ка им по чарке! Бедолаги, я смотрю, совсем продрогли и измотались.
Ванда выглядела старше Катьки, но безропотно подчинилась. Виляя крепкими бедрами, Катька важно прошествовала к нам. Я
— Вот, возьмите, — приняв две кружки от Ванды, Катька поднесла их мне и Маричке. — Вы, я смотрю, натерпелись там наверху. Наша наливочка вас отогреет.
Не ожидая приглашения, Катька уселась рядом с Маричкой, по-свойски положила руку той на плечо и принялась шепотом о чем-то расспрашивать. Та заметно тушевалась, но все же принялась скупо отвечать на расспросы. Я поднес к лицу кружку и понюхал. Пойло бурового цвета пахло крепким спиртом и, кажется, свеклой.
— Ну что там, Борек, готово? — переспросил Джером у казака за вертелом.
— Хм, — придирчиво осмотрев сочащуюся жиром тушу и отрезав на пробу маленький кусочек огромным тесаком, проурчал тот. — А что, очень даже! Налетай!
Минуту спустя у меня в руках уже был пышущий жаром, слегка подгоревший добротный кусок свинины. В станице явно не было принято пользоваться приборами, да и я был не в том состоянии, чтобы церемониться. Мне казалось, что я не ел уже не то что много дней — много лет. Острый запах приготовленной на огне пищи, ее упоительный вкус, жар от стекающего по пальцам жира — все это казалось мне чем-то совершенно новым и неизведанным, будто я явился из другого измерения, где ничего подобного не существовало.
— Ну как тебе, а?! — смеясь, хлопнул меня по плечу Джером, дружелюбно глядя, как я жадно разрываю зубами мясо и сам от меня не отставая. — Нечасто доводилось есть такую вкуснотищу, а?!
— Кажется, что никогда, — пробормотал я с набитым ртом.
— А то! В последнее время кабаны в округе так расплодились, что охотники приносят нового каждую неделю. Мы уже почти и не вспоминаем времена, когда приходилось одни грибы жрать. Эй, тащите-ка сюда вон тот котелок, что там? О, овощи тушеные, стахановские, то что надо. Ну давай, Димон, за встречу! Пьем за наших гостей!
Глоток крепкого самогона обжег горло, в голове приятно закружилось. Я сразу же оторвал с кости новый кусок мяса. Вкусовые ощущения были такими сильными, что, казалось, мозг сейчас перегреется от импульсов, которые посылают ему рецепторы во рту, о существовании которых я уже практически успел забыть.
— … так откуда, говоришь, вы пришли? — сквозь туман, навеянный самогоном, слышал я где-то слева пытливый голос Катьки, выспрашивавшей, видимо, у Марички подробности наших мытарств.
Та ответила так тихо и неуверенно, что я не расслышал.
— Эх, а неплохо ты с теми «комсомольцами» разделался! — это был уже голос есаула Беляка, и обращался он, по-видимому, ко мне. — Они, конечно, молокососы, но все же с троими не каждый в одиночку так ловко управится. Это вас там так учат, да? В Содружестве вашем?!
— В Содружестве? — недоуменно переспросил кто-то.
— А то! Гости-то наши — птицы непростые. Спецназ из Содружества, евразийцев воевать пришли, так вот! —
— Да разве ж Содружество это ихнее с евразийцами воюют? — горячо вскрикнул кто-то из казаков, успевший, кажется, хильнуть уже не одну чару. — Они же вон хвосты поподжимали, пока комуняки земли новые захватывают!
Беляк и еще несколько пытливо уставились на меня, ожидая, видимо, что я примусь защищать Содружество. К счастью, из сложной ситуации меня выручил Джером, с размаху хлопнув опустошенной чаркой о бревно и гаркнув:
— Дела мы наедине обсуждать будем, как придет время! А сейчас от гостя отстаньте!
Не знаю, часто ли в станице происходили пиршества наподобие тогдашнего, но гулять казаки определенно любили и умели. Самогон лился рекой. От огромного жареного борова очень быстро остались одни обглоданные кости. Я и оглянуться не успел, как вокруг начало доноситься пьяное пение и разыгрались зажигательные танцы. Кучка мужиков, раскрасневшихся от алкоголя, собрались в кружок, в центре которого двое, поскидывав рубахи, принялись задорно бороться и совсем не понарошку молотить друг друга кулаками. Судя по обилию зрителей и их задорным крикам, здесь это была любимая народная забава.
— Эх, хорошо дерутся, аж самому хочется кому-то бока намять! — хрустнув плечами и любя поглядев на разгорающуюся драку, в которой одному из участников уже разбили бровь, проговорил Джером.
— А ну давайте-ка атаман, покажите им, как надо драться! — тут же подхватил кто-то из казаков. — Атамана нашего в единоборстве еще никто не одолел!
На лице Джерома проявился было азарт, и я заметил, что похвала, как видно, заслуженная, пришлась ему по вкусу. Но он быстро обуздал свои инстинкты.
— Не сегодня. Давай-ка, грека, пойдем куда поспокойнее. Нам обо многом лясы надо поточить. Ванда, тащи-ка ко мне наверх баклажку самогона и закуси побольше. А ты, Катька, займи нашу гостью. Позаботься, чтобы палатку оборудовали, со всем необходимым, по первому классу.
— Вы идите, идите себе, мужики, мы тут без вас разберемся! — все еще приобнимая оробевшую Маричку, заверила Катька.
§ 71
Из ставки атамана, где мне уже довелось побывать, шум разгорающихся казачьих гуляний был слышен хорошо, но все же не так чтобы мешать разговору. Джером подвинул к своему широкому столу гостевое кресло и жестом пригласил меня садиться. Небрежно сдвинул какие-то, казалось бы, важные бумаги на край стола. Ванда, тихо шествовавшая за нами, тут же водрузила на освободившееся место бутыль самогона, газетку, на которой виднелись остывшие уже жирные куски мяса, и банку с соленьями. А затем так же тихо исчезла, закрыв за собой дверь.
— Будешь? — усевшись на хозяйское место, ирландец протянул мне бумажную упаковку самокруток.
Я отрицательно покачал головой. Пожав плечами, Джером зажал между зубами толстую самокрутку, щелкнул бензиновой зажигалкой — и помещение наполнилось густым дымом с ароматом крепкой махорки.
— Ну как ты? — выдержав паузу, спросил Лайонелл.
Сложно было привыкнуть к его голосу — порывистому, хрипловатому басу, чуть похожему на рычание росомахи или другого хищного зверя. Такой голос придавал каждому сказанному слову категоричности и подавлял желание спорить.