Новый мир. Книга 5. Возмездие
Шрифт:
— Говори правду! — надавил я по старой полицейской привычке, почуяв слабину.
Его глаза боязливо уставились в пол, а губы задрожали. Некоторое время казалось, что он решил уйти в глупую молчанку, и я больше ничего не добьюсь. Но через время он заговорил:
— Когда ворвалась группа захвата, я… я… я сам не знаю, что случилось. Автомат, он… как-то сам выпал. Я испугался. Запаниковал. Я… я поднял руки вверх. Я… я молил не стрелять.
Эти слова явно дались ему нелегко. Глядя на его багровое, скривишееся от стыда лицо, я против воли ощутил жалость, которую
— Не того ты стыдишься, мужик, — вздохнул я. — Это были единственные твои разумные решения в долгой цепочке крайне неразумных. Лишь благодаря им ты все еще жив.
— Димитрис, прошу, не презирай меня! Я не герой, как ты.
— Кто тебе сказал, что я — герой?
— По тебе это за милю видно. Ты твердый, сильный бесстрашный. Я не такой, я это понимаю. Я, может и трус. Может, и слабак. Но я не предатель! Я эсбэшникам ничего не рассказал! Никаких тайн не выдал! — затараторил он торопливо.
— Не городи чепухи, — устало отмахнулся я, снисходительно посмотрев на беднягу. — Любая информация из человека выкачивается в течение пары часов. Сила воли и твердость характера тут не имеет значения. Это просто технологии, которыми в СБС владеют в совершенстве. Если ты будешь рассказывать, что ты им «ничего не рассказал» — то в глазах любого мало-мальски смыслящего в этом человека будешь выглядеть лжецом.
Фрэнк открыл было рот, но так и замер, не найдя нужных слов.
— Но вот что касается «тайн» — я охотно верю. Откуда тебе было их знать? — продолжил я.
— Я и правда ничего не знал! Я был новеньким. Меня привел в ячейку мой коллега, с которым мы до этого вместе ходили на демонстрацию, буквально за месяц до тех событий. На улицах как раз был разгар протестов. Все вокруг делали что-то полезное. И я решил, что тоже должен внести свой вклад. Сделать в жизни хотя бы что-то, чем смогут гордиться потомки.
— У тебя есть дети?
— Да. Дочка. Ее зовут Эмми. Ей сейчас девять. А у тебя?
— Не обзавелся.
— Я редко вижу Эмми. В смысле, редко видел. Теперь-то уже… вряд ли когда-нибудь увижу.
В глазах Фрэнка появилась неподдельная грусть.
— Она растет с матерью, — продолжил он, хотя я не расспрашивал. — А отношения у меня с бывшей хуже некуда. По правде говоря, я сам виноват. У Эм нет ни малейших причин жаждать встречи со своим горе-папашей, который много лет бегал от алиментов, прозябая в дешевых наливайках. Но знаешь… это может прозвучать лицемерно, но я люблю ее. Правда люблю. Я понимаю, что сделанного уже не воротить, что я уже упустил шанс стать нормальным отцом. Но мне всегда хотелось сделать хоть что-то, после чего Эмми сказала бы с гордостью: «Это мой папа».
Я подавил тяжкий вздох. Как часто бывает, чем ближе я присматривался к этому человеку,
— Я еще в жизни не встречал более идиотского способа вызвать чувство гордости у дочери, чем твой. Но я, кажется, уже достиг возраста, когда перестал удивляться безумию, на которое идут люди из, казалось бы, лучших побуждений.
Не найдя что ответить, Фрэнк повесил плечи.
— Мне жаль, что я сейчас перед тобой так жалок. Но я могу быть сильным. Я…
— Фрэнк, послушай меня внимательно, — проникновенно произнес я, пристально заглянув ему в глаза. — Посмотри на меня!
Он поднял взгляд. Его глаза были похожи на глаза нашкодившего кота.
— Каждый из нас горазд на что-то свое, — проникновенно заговорил я. — Никто наперед не знает, кто и когда совершит поступок, который действительно что-то изменит в этом долбанном мире. Такие поступки могут быть большими или маленькими, простыми или сложными. Может быть, твоя судьба толкает тебя к тому, что ты должен еще хотя бы раз в жизни должен обнять свою дочь, и сказать ей, что у нее есть отец, который ее любит, и сожалеет о сделанном. И один Бог знает, не будет ли этот маленький поступок важнее всего, что делают все твои «революционеры», мнящие себя меняющими мир, всесте взятые.
— Димитрис, спасибо тебе…
— Я еще не закончил! Одно я могу сказать точно: из тебя такой же «защитник», как из меня — фотомодель. При первой же заварушке тебя прикончат за секунду. Дело тут не в характере, а в банальном уровне подготовки. А я, если буду думать о том, как спасти обе наши задницы, а не одну лишь свою — тоже скорее всего склею ласты. Так что, если ты правда так хочешь мне помочь, сделай одолжение — не мешайся под ногами, и держись подальше. Лады?
— Я… э-э-э…
— Ну вот и славно.
Хлопнув его по плечу, я решительно встал. Сверившись с таймером, который оставлял мне до начала каторги всего чуть меньше сорока минут, я зашагал на верхний этаж барака.
— Ну что? Как тебе здешние лакомства? — бодро спросил Ши, завидев меня.
— Пока еще умудряюсь держать в себе.
— Это тебе не лобстеры, да? — гигикнул он, вспомнив памятный вечер в «Ауруме». — Ничего, скоро привыкнешь. Жрачка — это всего лишь жрачка.
Корейца я застал в компании Гэвина и еще пары приближенных. Со своими пайками они уже успели справиться. Все были одеты, собраны и готовы выдвигаться в любой момент. Ши ковырял в зубах невесть где раздобытой им щепкой. Гэвин от скуки игрался с заточкой, кладя ее на один палец и заставляя балансировать.
— У вас тоже скоро смена, ребята? — спросил я, осмотрев эту четверку.
— Только через три часа, — буркнул Гэвин.
— Димон, ты же не думал, что мы тебя отпустим одного? — наконец пояснил ситуацию Ши. — Мы с мужиками — твой почетный эскорт. Доведем до предбанника, и проследим, чтобы ты заступил на свою смену живым.
— Предбанник?
— Предбанник Ада. Так мы тут называем сектор около лифтов, спускающих рабочие бригады в копальни. Думаю, у тебя хватит воображения понять, почему.