Новый путь
Шрифт:
Мрачно глядя на повязку, почти физически ощутил, как валится мое настроение, ухая в беспросветность. Как быть-то?
«Хорошо, хоть троих членов Политбюро успел исцелить, — закапали скучные мысли. — Есть, с кем работать… А если пущена цепная реакция? Если в тебе стираются вообще все следы будущего? В утрате сверхспособностей можно и позитив сыскать — не оставлю больше следов, выдающих Миху. Но когда я начну терять послезнание… Ну, ты сейчас наговоришь!»
Телефон зазвонил, как всегда, невовремя — только я начал успокаиваться,
— Да! — голос мой прозвучал резковато, хотя негатив в душе и присмирел, гуляя стреноженным.
— Здравствуйте, тезка, — печально откликнулась трубка. — Помешал?
— Да что вы, Михаил Андреевич! — смутился я. — Вы не из тех людей, которые отвлекают зря.
— Сегодня — из тех, — вздохнули на том конце провода. — Пожаловаться хочу, больше некому. Жены нет, дети заняты собой, а подчиненные не должны видеть начальство в желеобразном виде…
— Михаил Андреевич, вы меня пугаете.
— Не идет мой труд! — горестно вырвалось у Суслова. — Не получается! Опять эти гладкие, обтекаемые формулировки… Вода, водою, о воде! Выпаришь ее — сути останется с воробьиную погадку!
— Самобичевание автора — это нормально, — успокоил я главного идеолога страны. — Диагноз начинается с авторского самодовольства. А что именно не получается?
В ухо толкнулся длинный тоскливый вздох, долетая со Старой площади.
— Натура бунтует! — грустно сказал «тезка». — Понимаю, вижу, что марксово учение не совпадает с реальным положением дел, а править — рука не поднимается!
— Михаил Андреевич, «Капитал» — не вечные скрижали, — начал я утешать второго человека в пролетарском государстве. — Разве Ленин был гением? Революционером — да, лидером — да, изворотливым и ловким политиком, трибуном — да, да, да! Но не гением. Просто Владимир Ильич понимал: теория, которой полвека, может, и годна для прошлого, но в настоящем применима лишь с оговорками и корректировками. Вот вам хороший пример. Маркс писал, что «чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания… тра-ля-ля… тра-ля-ля… чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления». Ну, и где он исполняется, этот «объективный» закон, на какой планете? Разве за последнее столетие, говоря словами того же Карла Генриховича, «положение рабочих ухудшилось независимо от того, высока или низка их зарплата»?
— Ну-у… нет, наверное… — промямлил Суслов.
— Во-от! — протянул я с ноткой назидания. — Да и, вообще, хватит, мне кажется, носится с рабочим классом! Наша цель — коммунизм? Вот и давайте строить эту высшую форму общества, а не мусолить идеи классовой борьбы!
— Как-то, знаете… чересчур… — растерялись на линии.
— Да почему? — разгорячился я, как и подобает юнцу. —
В трубке забулькал смех.
— Спасибо вам, Миша! Подняли старику настроение! Идеи ваши всякий раз шокируют, вызывают рефлекторный отпор, а потом задумаешься — и понимаешь, что за оберткой отрицания скрыта истина.
— Польщен! — хмыкнул я. — Кстати, об истинах. Помните, я как-то ляпнул, что в СССР нужна приватизация? Ну, хотя бы кафе или часовых мастерских? Я думал над этим и пришел к выводу, что лучше нам обойтись без частной собственности.
— Ага! — довольно каркнул Михаил Андреевич.
— Да. Просто надо мелким предприятиям, работающим на конечный спрос, больше внимания уделить, что ли. И больше ассигнований! Иначе сами не заметим, как реставрируем капитализм. Ведь всякий мелкий буржуй мечтает выбиться в главные буржуины. А оно нам надо?
— Ну вот, хоть в чем-то мы сошлись! — в голосе секретаря ЦК КПСС слышалась улыбка. — Спасибо, Миша. Вы меня, как того верующего, направили и укрепили! О-о, времени уже сколько… До свиданья, тезка!
— До свиданья, Михаил Андреевич!
Трубка клацнула, ложась на рычажки, и частые гудки утихли. Смутно улыбаясь, я прислушался — в гостиной размеренно щелкали старенькие часы с кукушкой. Каждый час птичка исправно выглядывала в окошко, но уже не куковала, сипела только — Настя во младенчестве испортила ей сильфон. Зато маятник по-прежнему отмахивал секунду за секундой. Временной поток 1-го уровня уносил Землю — оброненный в речку голубой мячик — в будущее.
Тот же день, позже
Ленинградская область, Приморское шоссе
Сбросив скорость у стройплощадки, где возводили санаторий Ленинградского обкома, Лофтин не спеша покатил по шоссе. Место было удобное — не подкрадешься. Ровное поле кругом, где-нигде меченое редким кустарником, а всего в паре километров, в Зеленогорске, дача генконсульства США. Не надо даже мудрить с мотивировками.
«Куда следуете, гражданин?» — «На дачу!»
Возле столба, синей табличкой отмечавшего сороковой километр, Дэниел затормозил и съехал на обочину. Условное место «Сорок».
— На выход!
Дождавшись, пока мимо прогрохочет заляпанный раствором «МАЗ», вице-консул выбрался из тесноватого «Фордика», шаркнув ботинками по гравию. В лицо пахнуло волглым холодком — суровой негой Севера. Лофтин поежился. Не повезло русским и канадцам…
Взрыкиванье дизеля раззудило в нем панику, как в том охотнике, что решил добыть зайца, а пересекся с медовым взглядом тигра. Самосвал возвращался, сдавая задним ходом, а из кабины высунулся молодой парнишка в простенькой ковбойке и с задорным чубом.