Новый путь
Шрифт:
– Бесценный мой, – как-то очень задумчиво произносит любимая жена, – а ты год проверил?
Глава третья
Об этом мы оба не подумали: год. Даты-то Витька сверил по моменту закрытия убежища, а сами мы эти даты уже не помним, только день, когда распрощались с Землей. Но сразу мы не побежали – сначала обед. Витька борщ делает просто божественно, поэтому мы решили сначала покушать.
– Все-таки здорово ты готовишь, – улыбаюсь я, пробуя великолепное блюдо. – Просто
– Все для любимой, – возвращает мне муж улыбку. – Доедаем и смотрим?
– Да, – киваю я, погружаясь в это блаженство вкуса.
Доедаем тем не менее быстро, после чего делим обязанности: Витька идет смотреть год, а я – документы. Должны же у нас быть документы? Так я думаю, залезая в рюкзак знакомой конфигурации, украшенный почему-то синим крестом. Насколько я помню, крест должен быть красным. Из аппаратной протяжно свистит Витька – значит, моя догадка правильная и у нас имеются сюрпризы, нам точно неспособные понравиться.
Я залезаю в бумаги в поисках информации. Документы внезапно обнаруживаются в клапане рюкзака, но они не бумажные, скорее это какой-то вид пластика, на ощупь как мелованная бумага, что само по себе необычно, а вот содержимое документов меня шокирует, ибо означает, что мы вообще ничего не знаем об окружающем мире, совсем-совсем.
– Витя! – кричу я во всю силу легких, отчего мой любимый буквально вылетает из аппаратной. – Смотри…
– Светлана Фишер, медик третьего круга обучения Академии, – читает Витька, кивая своим мыслям, а потом показывает пальцем дату: – Видишь?
– Девяносто первый год? – удивленно переспрашиваю я. – То есть через сорок лет от того момента, что мы помним? Что это значит?
– Это значит, что мы в совершенно другом мире, – вздыхает мой любимый. – И здесь другое абсолютно все. При этом антураж сохранен.
– Но… – я пытаюсь сообразить, что это значит, и тут мой взгляд падает на следующую бумагу. – Витя…
– Опекуны – прочерк, – озвучивает прочитанное муж. – Ничего не понимаю. Остальное же все то же: и вещи, и медикаменты, и устройства! Неужели за сорок лет ничего не изменилось?
Мои бумаги говорят о том, что я изначально была сиротой, «созданной из адекватного генетического материала», потому являюсь собственностью государства. Витька метнулся к своему рюкзаку, обнаружив точно такую же кипу бумаг. Вот только у него стоит отметка о гибели опекунов и какая-то еще…
– Не понял, – говорит мне Витька. – Что означает второй класс лояльности?
– С внешним миром нам лучше не контактировать, – информирую его, понимая, что даже знать не хочу, что это все значит.
– Но сорок лет… – задумчиво произносит муж. – Не сходится.
– Что не сходится? – сразу же интересуюсь у Витьки. Какой-то он слишком задумчивый.
– У нас в документах – август девяносто первого, а сейчас июль, – объясняет мне любимый. – Если я правильно помню, такого не бывает.
– Не бывает, –
– Собачка могла подрасти, – кивает Витька.
Я в растерянности. Если бы не обнимающий меня муж, была бы в истерике, а пока – только в растерянности. Во-первых, чехарда с датами, непонятные бумаги; но медикаменты, продукты, инструменты – все ровно такие, какими мы их помним. Почему? Этот вопрос не дает мне спокойно думать.
Витька же берет меня за руку, двигаясь в сторону аппаратной. Я понимаю, что он хочет сделать – запустить реактивный беспилотник, если он, конечно, здесь есть. Муж, в общем-то, прав: нам нужно узнать, как выглядит местность вокруг, и понять, что происходит. Ощущение, что мы или на другой какой-то планете, или вообще с ума сошли вдвоем.
– Вить, а могут у нас быть какие-то остаточные эффекты? – интересуюсь я у чем-то азартно щелкающего на панели мужа.
– Вот сейчас и посмотрим, – весело сообщает он, оскалившись. Нажатие кнопки, и…
– Вообще-то, бред распространяется и на детали, – улыбаюсь я. – То есть мы сейчас увидим…
На экране разворачивается классический лунный пейзаж. Такое ощущение, что атмосферы вообще нет – все черно. Это точно бред какой-то, потому что ветрогенераторы работают. Вот как только выйти из этого бреда?
Витька щелкает чем-то на панели управления, и перед нами появляется классическая картина ядерной зимы: снег, обгоревшие какие-то конструкции, неподалеку гигантская воронка, и чем выше забирается камера, тем хуже видно. Витька опять щелкает чем-то, возвращается картинка лунного пейзажа.
– Это фильтр, – сообщает он мне. – А вот если его отключить, то получается классика. Зима, зима…
– Я уже подумала, что с ума сошла, – пожаловалась ему. – Не укладывается в голове год, честно говоря.
– Слишком высоко дрон взлетел, – невпопад отвечает мне Витька. – Такого как раз быть не должно.
– То есть что-то не так? – спрашиваю его, на что муж трогает какой-то джойстик. – Это что?
– Это космическая битва, – произносит муж, чему-то усмехаясь. – Вот только это туфта.
Я смотрю на него, не понимая, почему Витька считает это неадекватной картиной. Вздохнув, парень начинает мне рассказывать про один очень старый фильм, которому лет сорок было в нашей реальности. И вот, по словам мужа, картина на орбите полностью этот фильм копирует. А раз так, то получается что-то вроде виртуальной реальности. А из виртуальной реальности должен быть выход.
Я пробую произнести слова «выход», «закончить» и «отменить» на всех доступных мне языках. Витька, поняв, чего я хочу, вбивает команды отмены и выхода на компьютере. Ничего не помогает. Я устало сажусь на стул, а Витька выдает очень грубую фразу, а потом улыбается и закрывает глаза. Он что-то придумал, только я не понимаю, что именно. Закрываю глаза, держа за руку моего любимого, чтобы в следующий момент…