Новый Вавилон
Шрифт:
Президент придвинул стул вплотную к креслу дочери и положил ладонь на ее безжизненное колено.
— Ты смотрела новости. Ты видела, что произошло с десятью немецкими пенсионерами. Тебе известно о неудавшемся теракте на «Маракане». И все это за два дня до церемонии празднования столетия.
— Либерстадос? Я всегда считала этих националистов безвредными пацифистами, тоскующими о былых временах…
— Не знаю, что тебе сказать, Пангайя. На Тетаману убийца оставил в одном из домов книгу Оссиана «Право крови» и нацарапал на пальме слово «питчипой».
— Питчипой?
Президент
— Это слово на древнем языке идиш. Его можно перевести как «никогда» — табуированное пространство, место вне закона…
— Таких мест больше нет, папа, — с укором произнесла Пангайя голосом маленькой девочки, которая перестала верить выдумкам родителей. — Они исчезли, когда началась эра телепортации. И заработала «Пангайя».
— Ты не дослушала, милая. Во время Второй мировой войны слово «питчипой» прибрело иное значение. Евреи, ожидавшие посадки в вагоны зловещих поездов смерти, называли так неизвестное место назначения, откуда никто не возвращается. Слово «питчипой» стало синонимом слова «депортация».
Пангайя задумалась, и строки кодов на экране полетели, сменяя друг друга.
— Ни один человек на планете не может быть перемещен против собственной воли, папа. Так гласит статья 4 Конституции 2058 года. И не будет — пока я здесь. «Пангайя» — компьютерная программа, а не я! — служит свободе. Ее алгоритм позволяет только ограничить перемещение любого человека ради соблюдения границ частных пространств и поддержания в равновесии Уровня занятости. Некоторые земляне могут быть частично лишены свободы передвижения, но никого не перемещают против воли!
Президента всегда восхищало, с какой страстью его дочь защищает свои убеждения, как загораются ее глаза.
— Знаю, дорогая, я все это знаю и не сомневаюсь в идеале, который мы защищаем, потому и хочу отпраздновать столетие телепортации и построить Новый Вавилон, чтобы люди никогда не забывали, насколько ценна свобода. Она требует от нас огромной ответственности. Но… но не подвергаем ли мы человечество слишком большой опасности?
Пангайя положила голову на плечо отцу — только так она могла выразить свою нежность.
— Твой план великолепен, папа! Это будет одно из грандиознейших событий со времен… со времен… — Она замолчала, подыскивая сравнение. — Со времен египетских пирамид и первых Олимпийских игр. Мы оба знаем, что Экклесия на твоей стороне. Депутаты Конгресса назвали тебя сумасшедшим, но земляне поддерживали и поддерживают!
В центре экрана компьютера, управляемого искусственным мозгом «Пангайи», мерцали 63 %, а в четырех углах фейерверки беспрерывно выстреливали цифрами «100».
— Да, поддерживают, дорогая, потому что ничего не знают ни об угрозе, ни о подпольных телепортерах, а если правда выйдет наружу, больше ни один человек не проголосует за Новый Вавилон.
100, 100, 100, 100… Никогда еще пальцы Пангайи не двигались так быстро.
— Не сдавайся, папа! Не отказывайся от своей мечты, и она станет мечтой всех жителей планеты.
Галилео подошел к окну, устремил взгляд на джунгли, и ему показалось, что он телепортировался на
Пангайя не собиралась сдаваться:
— Не беспокойся, папа, я проверю миллиарды имеющихся данных, прочешу частым гребнем файлы Всемирной организации здравоохранения и найду среди тяжело больных пациентов тех, кто продолжает путешествовать по миру. А также вычислю всех пропавших без вести, которые вдруг начали перемещаться. А еще подсчитаю примерное количество действующих подпольных телепортеров и докажу тебе, что они не представляют никакой опасности! — Лицо молодой женщины осветилось ангельской улыбкой девочки, не ведающей, что зло существует. — И вот что я тебе скажу, папа: «Пангайя» — самая прекрасная утопия всех времен!
Галилео Немрод подошел к дочери, наклонился и коснулся ее безжизненной ноги. Кукла.
Тряпичная кукла.
23
Курорт «Хайбер», Гималаи, Кашмир
Клео сидела на кожаном диване, с которого могла видеть только горы. И снег — повсюду, насколько хватало глаз. Первый слой, покрывавший землю, достигал в высоту нескольких метров, если судить по плотной белой стене за стеклом. Второй слой покрывал верхушки гималайских сосен, леса которых простирались до подножия склонов. А третий сверкал на вершинах шеститысячников, закрывавших пейзаж неприступной стеной.
Лилио сидел рядом, безмятежно развлекаясь — раз за разом забрасывал пачку сигарет в тяжелую стеклянную пепельницу с гравировкой «Курорт Хайбер». Вся обстановка в гостиной большого отеля, затерянного где-то в Гималаях, выглядела неумеренно роскошной.
— Было минус один, — сообщил только что вошедший мужчина.
Он был без рубашки, в простых шароварах, с гирляндой из цветов на шее — что мало соответствовало окружающему их снежному пейзажу — и коктейлем «Голубая лагуна» в руке.
— Тане Прао, — представился мужчина, протягивая руку Клео и Лилио. — Мы не успели познакомиться в Рио — слегка поторопились, если можно так сказать. Будьте как дома. Хотите курить? Есть? Выпьете что-нибудь?
Прао подошел к окну и обвел взглядом длинные заснеженные склоны, как будто подбирал лучшее освещение для своей безупречной мускулатуры, потом обернулся к Клео:
— Не могу отказать себе в удовольствии показать вам, чем я прославился, моя очаровательная нежданная гостья.
Клео никак не могла выйти из оцепенения — перед глазами стояли лица мертвецов из фавелы Мангейра. Этот тип с белозубой улыбкой отнял там жизни у двадцати трех мужчин и женщин. Что она здесь делает? Как этот человек связан с Лилио? Она решила игнорировать Прао и обратилась к журналисту: