Новый зверь. Каникулы господина Дюпона. Неподвижное путешествие
Шрифт:
– Что же в нем особенного?
– Боже мой, да ничего! Его почти никогда не видно. Но это только теперь, а раньше, прежде чем он устроил эти… пьяные дороги, его можно было встретить часто, он ходил гулять в поле… Но с тех пор… он только раз в месяц выезжает в Грей.
Да, это было очевидно. Все его странности стали проявляться в одно время. Этот сад-лабиринт и странный стиль его писем совпадали во времени. Что могло так тяжело повлиять на его душу?..
– А его товарищи по работе, эти немцы…
– Да, но их совсем не видно! Впрочем… я почти шесть раз в неделю прихожу в Фонваль и не припомню, чтобы я когда-нибудь заглянул в сад. Господин Лерн сам подходит к калитке и принимает у меня письма. Ах, какая перемена! Вы знали старого Жана? Его прогнали. И его жену тоже. Вы не поверите, сударь: без кучера, без экономки, без лошади!
– Все четыре года, да?
– Да, сударь.
– Скажите, почтальон, здесь много дичи?
– Нет, не знаю. Пара кроликов. Два или три зайца… Лисицы… да, лисиц слишком даже много.
– Как? Ни козлов, ни оленей?
– Нет!
Какая-то особенная радость охватила меня.
– Мы приехали, сударь…
И действительно, мы выбрались из последнего завитка дороги и выехали на остаток некогда прямой аллеи, по обе стороны которой стояли стеной старые липы. Казалось, замыкающие ее ворота бежали нам навстречу. Перед воротами аллея расширялась в виде полукруга, образуя широкую площадку. Позади виден был замок, возносивший свою зеленую крышу поверх зелени деревьев, обступивших его со всех сторон.
Ворота были в стене, которая тянулась от одной границы оврага до другой, поперек дороги. Как постарели эти ворота под своей черепичной крышей!.. Карниз облупился, дерево источено червями и местами съедено совсем… но звонок, звонок звучал по-прежнему.
Так радостно, далеко, так чисто прозвенел он, что я чуть не расплакался…
Прошло несколько мгновений.
Наконец загремели чьи-то деревянные башмаки.
– Это вы, Гильото? – спросил голос, с совершенно зарейнским акцентом.
– Да, месье Лерн.
Лерн! Я широко раскрытыми глазами смотрел на своего спутника! Как! Это голос моего дяди?..
– Вы сегодня рано, – прозвучал голос снова.
Прозвенели засовы. Через отверстие просунулась рука.
– Дайте сюда.
– Вот, месье Лерн. Но… здесь со мной… Приехали… – осторожно произнес почтальон.
– Кто? – послышалось изнутри, и тот, кто это прокричал, выглянул в щель калитки.
Да, это был мой дядя Лерн. Но как странно он изменился, как страшно постарел! Какой дикий, запущенный вид! Седые и слишком длинные волосы свисали мочалкой на его плечи и спину, покрытые какой-то ветошью.
Передо мной стоял слишком рано и тяжело состарившийся человек с враждебно обращенными ко мне злыми глазами и нахмуренным лбом.
– Что вам угодно? – сказал он,
Я колебался одну секунду. Ни одной черточки в лице, напоминающей прежнюю милую старую даму, – нет, какая страшная рожа! Мне было не по себе; я узнавал его и все же он был неузнаваем.
– Дядя! Дядя! Дядя! – сказал я запинаясь. – Это я… я приехал к вам в гости… с вашего позволения… Я вам писал… только письмо… вот оно… Мы прибыли в одно время. Простите, что я так необдуманно…
– Ага! Хорошо! Приходится сказать «хорошо»… Но, дорогой мой племянник, я должен просить у вас прощенья…
Какая перемена! Лерн оправился, покраснел, подтянулся и почти стал тоньше. Такое смущение передо мной… мне было больно.
– Ха-ха! Вы с машиной! Гм!… Ее тоже надо сюда, не правда ли?
Он открыл ворота.
– Здесь часто бываешь сам себе слуга, – сказал он под скрип петель.
Дядя мой неуклюже взялся за дело. Но видно было, что ему неловко и неприятно и что мысли его далеко.
Почтальон ушел.
– Каретный сарай все еще там? – спросил я, указывая на кирпичное здание.
– Да-да… Я вас не узнал из-за бороды… Гм! Да, борода… Ведь ее раньше не было, хе-хе… Сколько вам теперь лет?
– Тридцать один, дядя.
Когда я взглянул на каретный сарай, у меня сжалось сердце. Стены его были покрыты плесенью и наполовину облупились; как здесь, так и в конюшне навален был всевозможный хлам. С крыши вместо прежних лепных украшений фестонами свисала паутина.
– Вам уже тридцать один, – повторил он машинально и, видимо, рассеянно.
– Но говорите мне ты, как прежде, дядя!
– Да, правда, дорогой… э… э… Николай, да.
Как я был смущен всем этим! Ясно, что мое присутствие было ему в тягость.
Но мне интересно было узнать, почему именно я являюсь нарушителем его покоя. Я взял свой чемодан.
Лерн заметил это и решительно, даже в тоне приказания сказал:
– Оставьте… э… оставь! Оставь, Николай! Я сейчас прикажу отнести твой багаж. Но поговорим сперва… Пройдемся немного.
Он взял меня под руку и повел по направлению к парку. Но он все еще о чем-то про себя думал.
Мы обогнули замок. Здесь и там спущенные жалюзи. Местами облупленная, местами совершенно обвалившаяся крыша. Из-под наружной штукатурки во многих местах виднелся голый камень. Так же как и прежде, здание окружали растения в кадках, но все эти померанцевые, гранатовые и лавровые деревья уже несколько лет подряд были предоставлены суровой зимней стуже. Они погибли в своих растрескавшихся и сгнивших кадках. А передняя площадка могла вполне сойти за задний двор – столько на ней росло всякого бурьяна и крапивы. Это был замок Спящей красавицы до появления юного принца.