Нравы от времён
Шрифт:
Мать с отцом и старшими братьями работали с утра до вечера. Младшие девочки хозяйничали в доме. Нянчили совсем маленьких детей, ухаживали за курами, гусями, утками. Кто-то из ребят пас овец и коров далеко за домом. Одним словом, все были трудоустроены. В школу дети ходили по очереди. Так и жила эта дружная, работящая семья в небольшом доме.
Там были сени, большая комната с лавками, длинным столом и русской печью с полатями, чистая горница, где стояла одна кровать для родителей, в красном углу находились иконы святых. Над большим окованным сундуком зеркало, и висела люлька, подвешенная к потолку, в которой качался очередной младенец. Еще были прямо к дому пристроены сараи, где зимой находились домашние животные, а молодняк – овечки и теленок – жил вместе с детьми в большой комнате.
Коллективизация сельского хозяйства в СССР началась в 1929 году. Параллельно коллективизации шла кампания раскулачивания. По данным историков, лишь только три процента сельского населения были зажиточными. А раскулачиванию подлежали 10–15 % единоличных хозяйств. В деревни направлялись карательные отряды, которые силой конфисковали имущество, запугивали крестьян, совсем богатых сажали под арест.
Все крестьянство делилось на три категории. Первая категория подлежала аресту. К ней относились зажиточные хозяйства, имевшие батраков. Вторая категория подлежала выселению в отдаленные области Урала, Сибири, Казахстана. А третья категория подлежала выселению на худшие земли в том же районе. Четкого определения, кто относился к классу кулаков, не было. А ведь нужно выполнить план – 10–15 % крестьянских хозяйств… Раскулачивание коснулось многих миллионов человек. «Самого ободранного батрака вполне можно зачислить в подкулачники», – писал А. И. Солженицын. Семью мамы отнесли к третьей категории кулаков. Мать, отца, сестер, братьев переселили на худшие земли, отобрав, а вернее конфисковав, все хозяйство. Поселили в какую-то разваленную избу. Но все были очень рады этому, ведь их не арестовали, не расстреляли. Оставили в живых. И на том спасибо. Но одолел голод. Поэтому две сестры и брат бежали в Грузию к своей старшей сестре. К тому времени младшие дети – три сестры и два брата – умерли, и осталось всего только шесть детей да мать с отцом. Вот так закончилось раскулачивание для семьи мамы.
Наивность советской женщины
Во время войны, перед уходом на фронт мой папа был арестован. Мама осталась одна, беременная, без средств к существованию. Родила девочку, в ЗАГСе записала ее на фамилию отца. В те далекие времена многие семьи так и жили без регистрации брака, как и в наши нынешние времена. Описывать трудную жизнь мамы не хватит слов. Молока своего нет, денег нет, кормить дочку нечем. Кормила ребенка жидкой кашицей из манной крупы. Продала из дома все: папины костюмы, сорочки и даже аккордеон. Расскажу один эпизод из этой тяжелой жизни.
Кто-то, пожалев маму, предложил ей продавать конфеты ириски, изготовлявшиеся дома кустарным способом. Кстати, эти ириски очень были востребованы. Ведь конфет никаких не было, были только конфеты в виде подушечек с начинкой, с повидлом внутри, да и они нечасто продавались в магазинах. И вот мама с грудной девочкой на руках и с ирисками в коробке отправилась продавать на проспект Челюскинцев, который прилегал к вокзальной площади. Она не успела продать ни одну ириску, как ее остановил милиционер и отвел в отделение милиции. Там у нее отобрали коробку с ирисками, но, пожалев грудного ребенка, отпустили домой. Однако пришлось выплачивать ущерб, нанесенный «конфетному бизнесу».
Меня всегда поражала наивность и доверчивость советских людей, особенно сердобольных женщин, которые всегда были готовы прийти на помощь любому человеку. Еще один плачевный эпизод и опять на проспекте Челюскинцев, где мама познакомилась с женщиной, рассказавшей ей душещипательную историю о своей жизни. Пожалев эту женщину, мама пригласила ее пожить у нас. Утром она ушла на работу, оставив маленькую дочь с незнакомкой. Женщина забрала последнее, что было в доме, и ушла, оставив ребенка на произвол судьбы. Хорошо, что утром, услышав плач, к нам заглянула соседка, с которой мама дружила, и пробыла у нас до вечера, пока мама не вернулась с работы. Это была бабушка Дуня, очень религиозная, благочестивая старушка.
Как еще выживала моя мама? Так как мы жили недалеко от железнодорожного вокзала, мама приводила к нам домой одного или двух солдат, ожидавших поезда, на ночевку, а сама с ребенком
Затем, когда я немного подросла, мама устроилась работать на гребешковую фабрику. Жить стало легче, так как появился заработок. На станке мама обрабатывала и затем шлифовала деревянные гребешки, которые были очень востребованы. Почему? Во время войны, да и после войны, почти не было мыла, да и вообще никаких средств гигиены, но было много вшей у детей и взрослых. Эти гребешки делали двухсторонними: с одной стороны зубья частые, а с другой стороны – редкие. Головы детей смазывали керосином, а затем редкими зубьями расчесывали волосы, а частыми вычесывали вшей и гнид. Вот такие были времена.
Хотя вроде военные действия не велись на территории Грузии, но жизнь была тяжелой и голодной, как и по всем республикам. По воскресеньям мама со своей сестрой – с моей тетей – ездили на электричке в близлежащие деревни и меняли одежду, обувь на хлеб, на кукурузную муку, из которой варили мамалыгу (это кукурузная каша, очень вкусная), и другие продукты. Так и выживали.
Отец
Отец мой – коренной житель прекрасного города Тбилиси. Его отец – столбовой дворянин. Мой дедушка российским царем вместе с семьей был сослан на Кавказ за политические высказывания против существующей власти. Он с семьей обосновался в Тбилиси, в котором и родился мой отец. Повзрослев, отец окончил Тифлисское коммерческое училище и работал бухгалтером на обувной фабрике «Исани».
Отец и мама познакомились на фабрике. Отец к тому времени был женат, имел двух взрослых детей. Мама жила одна, в небольшой комнате. Видимо, между ними возникла обоюдная симпатия. Однажды отец явился вечером к ней домой с чемоданом и сказал, что будет здесь жить. Мама растерялась и не могла возразить. Она была удивлена, что такой видный мужчина обратил на нее внимание. Будучи полуграмотной крестьянкой, она считала, что он стоит на социальной лестнице намного выше, чем она.
Отец был высоким и худощавым, веселым и остроумным балагуром, пел и играл на аккордеоне. Он был образован, начитан, хорошо разбирался в политике. Кроме русского языка знал грузинский, армянский и азербайджанский. Являлся членом КПСС, изучил сочинения Маркса, Ленина, Сталина и прочел многих философов. Однако из КПСС он добровольно вышел, что в те времена было немыслимо. На очередном партсобрании он положил партийный билет на стол, сказав, что нарушается линия партии. За это его посадили в Метехи, где он провел шесть месяцев.
Метехи – храм, в советские времена служивший тюрьмой для политических арестантов. Итак, отец и мать стали жить вместе в гражданском браке. Отец был старше мамы на 11 лет. Но их совместная жизнь продолжалась совсем недолго. Началась война. Отцу было 42 года, и его не сразу призвали в армию.
В середине войны отца наконец забрали на подготовку для фронта в Армению, в город Дилижан. Во время подготовки армейцев отец поделился с товарищами своим мнением, что Сталин виноват в том, что не укрепил границы, хотя знал, что война начнется. Тут же об этих словах узнало начальство, состоялся трибунал, отца осудили на десять лет по статье 50 и сослали по этапу в Челябинскую область. Мама осталась одна, беременная, без средств к существованию.
Отец вернулся из ГУЛАГа в начале пятидесятого года прошлого столетия. Он не отсидел весь срок. Вернулся после шестилетней отсидки. Приехал очень больным, без зубов – причина цинга. Как он выживал эти шесть лет? Удивительно, но факт.
Он шил обувь, сапоги и ботинки для начальства колонии, для их жен – модельные туфли. Из колонии он привез небольшой альбомчик, в котором были мастерски изображены модели женских туфель. Модели он придумывал сам и шил по своим эскизам. Я писала о том, что он работал до войны бухгалтером на обувной фабрике «Исани». Вот там он и приобрел теоретические знания по изготовлению обуви. Это помогло ему выжить в лагере. Денег ему за шитье обуви, конечно, не платили, но его подкармливали, не посылали на тяжелые работы. Но голод, холод, тяжелый быт сыграли свою роль. Здоровье было подорвано полностью.