Ну а теперь – убийство!

Карр Джон Диксон

Моника чуть было не выпалила, что Ховард Фиск делает все правильно. Но поскольку она понятия не имела, что такое постановочный сценарий, то скромно промолчала.

– А диалоги писать вы умеете? – спросил мистер Хэкетт, резко остановившись.

– О да! Однажды я даже пьесу написала.

– Это не то, – отрезал мистер Хэкетт.

– Не то?

– Совсем не то, – подтвердил мистер Хэкетт, многозначительно качая головой. – Но главное – прислушайтесь к моим словам – то, что вы умеете писать диалоги. Качественные, яркие, живые диалоги?

– Я не знаю. Я постараюсь.

– Тогда мы вас берем, – тоном благодетеля заявил мистер Хэкетт. – Диалоги не слишком длинные, имейте в виду, – предупредил он. –

Скорее образные. Краткость – сестра таланта. И вообще, – всплеснул он руками в подтверждение своих слов, – диалогов почти не должно быть. Но вы научитесь. (Мысли вслух опять же) Мисс Стэнтон, я принимаю решения и на попятную не иду. Мы вас берем.

Поскольку Монику уже и раньше «брали» – после ожесточенных сражений ее литературного агента, – это решение могло показаться поспешным. Но таковым оно не являлось. В мире кино все в руках Аллаха.

Со своей стороны, Моника пребывала в такой эйфории, что чуть ли не заикалась. Это счастье было сродни исступленности, которая заставляла кровь в венах бежать быстрее, а сама она чувствовала себя так, будто была слегка подшофе. Ей так и хотелось подняться со стула и, глядя в зеркало, сказать: «Я, Моника Стэнтон, из прихода Святого Иуды, Ист-Ройстед, графство Хартфордшир, сижу, как это ни странно, в „Альбион филмз“ у продюсера „Темного солнца“ и „Развода моей леди“. Я, Моника Стэнтон, которая так часто сидела в кинозале, глядя на то, как финальные титры возводят в сонм звезд имена других людей, теперь увижу в этих самых титрах и мое собственное имя, и то, как на экране оживут мои собственные герои. Я, Моника Стэнтон, стану частью этого огромного сверкающего мира…»

И вот он, этот мир.

2

А вот мистер Хэкетт, по причинам, о которых будет рассказано ниже, был человеком, переживающим самое сильное волнение на всей студии «Пайнхэм». Но, несмотря на это, он пребывал в изумлении от встречи с самой Моникой Стэнтон во плоти: ведь он даже сподобился прочесть «Желание» и в душе удивлялся, как бoльшая часть сего труда прошла цензуру.

Не то чтобы он ожидал, что Моника окажется сластолюбивой и пресыщенной Евой Д’Обрэй, героиней «Желания». Как раз наоборот. По опыту мистер Хэкетт знал, что леди, которые пишут наполненные страстью истории о любви, – это обычно либо деловые женщины с жестким характером, либо ехидные старые девы, внушающие трепет всем мужчинам в округе. Он ожидал увидеть перед собой какую-нибудь горгону, но совсем не ожидал, что перед ним окажется полная устремлений, эрудированная, хотя и скромная на вид, девушка с умным, пускай и невинным взглядом. Не будучи писаной красавицей, Моника являлась все же одной из тех милых, дородных, свеженьких девиц, от которых так и веет целомудрием.

В глубине души мистер Хэкетт был даже несколько шокирован. Ему казалось, что такая, как Моника, и знать не знает о подобных вещах. И как это ее мать позволила ей написать подобный опус?

Вообще-то, матери у Моники уже не было. Но у нее была тетка. И тетка задавалась тем же вопросом.

Ныне уже всем известна история бестселлера Моники Стэнтон, двадцати двух лет, единственной дочери преподобного каноника Стэнтона, сельского священника. Всем известно и то, что Монике редко когда дозволялось покидать границы Ист-Ройстеда, графство Хартфордшир. Но что известно не всем, так это то, какой переполох произведение Моники вызвало в ее собственном доме.

Первый получивший рукопись издатель отозвался о ней в следующем ключе:

– Шампанское ведрами. Бриллианты горстями. Никто ни на чем не ездит, если это не «роллс-ройс». А любовные похождения – Моисей в страданиях! Этот капитан Ройс – главный герой – сущий дьявол. Я, однако, полагаю, что автору не следовало бы отправлять его на охоту на тигров в Африку. Но…

– Что «но»? –

поинтересовался его компаньон.

– Во-первых, эта девица недурно пишет. И скоро она это поймет. Во-вторых, зачем нам, чтобы она это понимала? Эта книга – бомба. Сон наяву для любого. Библиотеки за нее глотку перегрызут, не будь я тем, кто открывает таланты!

И он оказался прав.

Моника писала книгу со страстью, перенося на бумагу все, что когда-либо будоражило ее фантазию. Не то чтобы она не любила Ист-Ройстед или миллион маленьких обязанностей дочери духовного лица. Однако временами ей становилось от них настолько тоскливо, что слезы буквально катились у нее из глаз. Иногда, размышляя о своем существовании, она беспомощно потрясала кулачками в воздухе и ревела:

– Брр!

Не делало жизнь Моники слаще и присутствие ее тетки, Флосси Стэнтон, одной из тех жизнерадостных «чувствительных» дам, что наводят на крамольные мысли похлеще любого тирана. Поэтому в свете настольной лампы Моника давала волю своему воображению. В своей героине Еве Д’Обрэй она воплотила grande amoureuse [1] , чье мастерство по достоинству оценила бы даже такая троица, как Клеопатра, Елена Прекрасная и Лукреция Борджиа.

1

Великая любовница (фр.).

Моника – что важно упомянуть – старалась все сохранить в тайне: книга в конечном счете вышла под псевдонимом. В доме никто бы даже не догадался, что она корпит над литературным трудом, если бы тетка, имевшая привычку рыться в вещах Моники примерно раз в две недели, не обнаружила в выдвижном ящике ее туалетного столика объемистую рукопись.

Но и тогда семья не потеряла покоя, поскольку никто не взял на себя труда разобраться, что же она там такое сочиняет. Моника, испытывая одновременно жгучий стыд и неподдельную гордость, объявила, что она пишет книгу. Заявление это эффекта не произвело. С не поддающейся расшифровке улыбкой тетка промолвила:

– Вот оно что, дорогуша? – И тут же поменяла тему разговора, несколько вымученным тоном поинтересовавшись, выкроила ли Моника в своем плотном писательском графике немного времени, чтобы заказать ежедневную порцию овощей у зеленщика.

Первым ударом грома явилось письмо о принятии романа к публикации и самый настоящий платежный чек от издательства. В комнате для завтраков в приходе Святого Иуды повисла гробовая тишина. Рука славного викария Стэнтона, державшая кофейник, застыла в воздухе и так бы и не опустилась, если бы прислуга, не в силах более наблюдать сию сцену, не забрала кофейник у хозяина дома. Мисс Флосси Стэнтон испытала самые разнообразные эмоции, но платежный чек убедил ее.

Вслед за этим мисс Стэнтон водрузила на голову шляпку и пошла хвастаться по соседям.

В этом-то и заключался грех мисс Флосси: без всякой задней мысли она болтала языком напропалую, буквально загружая людей информацией. Ей даже не пришло в голову полюбопытствовать, о чем, собственно, книга. То, что она окрестила «Моникиной книжицей» и «такой занимательной вещицей», изначально носило название «Ева Д’Обрэй», которое у мисс Стэнтон непонятно почему ассоциировалось с миссис Гаскелл [2] и казалось ей довольно милым. Даже когда полгода спустя книга вышла из печати, она так и не удосужилась ее прочесть.

2

Элизабет Гаскелл (1810–1865) – английская писательница.