Ну попадись мне, лютый зверь!
Шрифт:
Глава 3. Возвращение
На дорогу домой ушло семь долгих дней. Сначала нас на маленьких лодках доставили по реке в гавань. Оттуда мы покорили море на парусно-гребном фрегате, на котором перевозили хлопок, масло и что-то секретное. Потом конный экипаж, паровоз и шесть с половиной верст пешком через холмы к родной деревне.
Одиннадцать лет я не была дома. Уехала отсюда маленькой напуганной девочкой, спасшейся чудом и ценой жизни Гилли Эккера. Вернулась взрослой обученной охотницей в компании белого льва.
На всякий случай я надела на него шлейку и держала
Все в этой стороне было близко моему сердцу. Чем дальше я шла, тем больше просыпалось воспоминаний. Ностальгия накатывала от вида луга, где мы собирали ягоды, от речки, журчащей поодаль, куда юные девицы бегали целоваться с парнями, от запаха багульника, тянущегося с болота. Я увидела даже старое дерево, под которым мы с Гилли Эккером ели медовое печенье, а еще он сказал, что женится на мне, когда мы вырастем. Оно стало выше, раскидистее, могучее и скрипело под тяжестью веса собственных веток.
Я поприветствовала его, погладив по жесткой коре, и печально вздохнула:
— Немного тебе осталось.
Едва слезы не накатились, когда представила, что оно засохнет, развалится, и деревенские растащат его на дрова и спалят в печах. Это дерево — целая эпоха.
— Здравствуйте! — услышала я тонкий голосок за спиной.
Обернулась и увидела троицу девчонок с лукошками. В скромных платьицах, косынках и сандалиях. Когда-то и я такой была. А теперь стояла перед ними в брюках, куртке и с распущенными волосами. В нашей деревне женщины вообще так не ходят. Одеваться по-мужски — признак дурного тона, а несобранные в косу волосы — признак легкодоступности. Я уже и позабыла об этих правилах.
— Это ваш котик? — спросила девочка, что стояла ближе всех.
Из-под ее косынки торчала кудрявая рыжая челка, на лице рассыпались веснушки, а носик был чуть вздернут. Она напомнила мне Гилли.
— Большой, — добавила девочка, не рискуя приблизиться. — Как его зовут?
— Тим. Тимофей, — ответила я. — Можно Тимоха или Тимоня.
— А вы откуда? Заблудились?
— Да нет. Я жила здесь когда-то. Вот вернулась домой. Я Стейша Корнс. Вы наверняка знаете моих родителей.
— Дочка Торроса и Валии Корнс? — выпучила она свои зеленые глазки.
Я улыбнулась:
— А тебя как зовут?
— Рауна Эккер, — ответила девочка, задев меня за самое живое.
— Твои родители Сайвэл и Рэйгел Эккеры? — уточнила я.
Одиннадцать лет назад тут жила только одна семья Эккеров — Гилли. Но за то время, что меня не было, сюда могли переехать их родственники или однофамильцы.
— Да, — кивнула девочка и побежала в сторону деревни.
Ее подружки рванули за ней, а Тим ткнулся носом мне в ладонь.
— Все хорошо, — грустно улыбнулась я ему. — Просто это сестренка Гилли.
Из писем, которые мне регулярно писала мама, я знала, что через год после гибели Гилли у Эккеров родилась дочка. Но я и представить не могла, как горько мне будет познакомиться с ней. Уж слишком много у нее от брата.
До моего носа дотянулся легкий дымок сладких трав. Деревня
У колодца на центральной площади, где в хорошую погоду проходили собрания и справлялись праздники, как обычно, играла ребятня, женщины набирали воду для стирки, мужчины для скота. Я приветственно покивала им, но взамен получила лишь оторопь. Меня никто не узнавал, а мой лев вызывал у людей дикий страх. Некоторые и вовсе бежали по домам.
Я побрела по знакомой улице и отметила новую крышу на доме Оливера Нокса, нашего караульного. Заметила, что Ферммары развели еще больше гусей, Бартли перекрасили забор, Хьюберты наконец вырастили свой желанный сад, а наши прямые соседи Раймеры совсем состарились. Так и сидели, по своей многолетней привычке, на скрипучей скамейке под окнами покосившегося домишки и с блаженными улыбками наблюдали за жизнью в родной деревне.
Обнаружила и новеньких. Кто-то приезжий осмелился заселиться в заброшенный дом, который сожгли еще во времена Клемента Одноглазого. Кто и за что жестоко поквитался с одинокой старухой-хозяйкой, так и осталось загадкой. После пожара она перебралась в казарму на станции, где вскоре померла, а дом много лет пустовал. Вот и нашелся смельчак, который восстановил его и вдохнул вторую жизнь.
«И любой из них может оказаться оборотнем», — с тоской подумала я, помня о безобидности всех этих людей. Школа Охотников не просто изменила меня, а сделала совершенно другой.
Я остановилась перед калиткой родного дома, поставила чемодан на землю и сказала Тиму:
— Вот я и дома. С возвращением меня.
Мой лев поморщился и чихнул. Конечно, деревенский дом — далеко не хоромы студенческого кампуса. Отдельной комнаты у Тима не будет. Вероятнее всего, отец вообще определит его в сарай. Стадиона тут тоже нет, поэтому Оливер Нокс вытоптал тропинки на лугу утренними пробежками. А еду нам придется добывать самостоятельно. К слову, Тим и так уже изголодался. Всю дорогу держался на сухом пайке. Пора бы угостить его сочным куском дичи.
Выскочившая на крыльцо мама с кухонным полотенцем в руках сощурилась на солнце и пригляделась ко мне. Они с отцом навещали меня лишь единожды. Слишком далеко и затратно было ездить ко мне на каждые каникулы. Но я не обижалась, как другие ученики. И не обращала внимания на насмешки таких, как Кларисса Авереску. Я же, в отличие от нее, поступила в Школу не толщиной кошелька мериться. Во всяком случае, она перестала поддевать меня, когда я отстояла льва перед ее родителями.
— Стейша! — не веря своим глазам, ахнула мама.
Я отпустила поводок, толкнула калитку и быстрым шагом преодолела маленький дворик, чтобы как можно скорее обнять маму. Ее виски украсила седина, у глаз появились морщины, уголки губ заметно опустились, как и плечи. Но это все равно была та самая женщина, в объятиях которой я засыпала, чей голос умиротворял, а запах внушал защиту. Внутри меня вновь пробудилась маленькая девочка, нуждающаяся в маминой ласке. Я крепко обняла ее и ощутила, насколько она хрупкая и нежная. А ведь много лет назад мама казалась мне каменной горой.