Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Козак Арсений

– Ты прав, граф. Обидели меня поселковские. Сильно обидели, да не единожды. Ты же знаешь, что женщину, родившую ребёнка с родимым пятном, считают грешной. Народ уверен, что такие детки появляются от связи беспутной бабы с дьяволом. Так вот, слушай мою историю.

Мать моя была красавицей. Замуж она вышла по любви за помещика нашего, не Плещеева, а другого, который владел селом до него. Дорофеев* была его фамилия. Первой дочерью у своих родителей была я. А через пару лет мать снова разродилась второй девочкой. И вот у ней-то как раз и было на бедре большое тёмное пятно. Повитуха вместе с горничными, которые помогали ей, завопили так, что сбежались все, кто был в доме об ту пору. Мать за волосы стащили с постели

да поволокли вон из избы. Хорошо, что сам батюшка вступился за супругу свою - говорю же, любил он её оченно. Но противу народа пойти не смог. До смерти забить мать не позволил, а когда те из деревни её погнали, он препятствовать не стал. Младенца же взбесившиеся сельчане живьём сожгли на костре... Всего этого я не упомню по малолетству, мне уже потом мама об том поведала.

Меня же отец после того любил сильно. Видно, чуял вину свою, что осталась я сиротой при живой-то матери. Я уж больно скучала за ней, плакала. Потом понемногу привыкла. Но вот пришёл срок - меня папаня замуж отдал. Хорошего мне мужика нашёл, доброго, непьющего. зажили мы на славу. Понесла я. Когда срок подошёл, дома никого не было, уехали все на ярманку, праздник был тогда большой, Сретение господне. Как чичас помню: снежок с неба сыпал, белый такой, пушистый... А меня прихватило - мочи нет. Раньше времени разрешаться я надумала.

Что-то подсказало мне, что не стоит никого об том оповещать - одна я в баньку пошла, разделась да тут у меня кровь и хлынула ручьём, а сама я упала на пол и не помню, что дальше приключилось. Очнулась - лежу на лавке, а рядом со мной женщина какая-то хлопочет, меня обмыла уже, на лоб тряпицу положила. И так она нежно меня оглаживает, так ласково со мной щебечет... Я и вспомнила её! "Мама!
– шепчу.
– Ты ли это?" А она мне: "Я, дочечка, я, Лушенька! Успела, слава Богу! Не зря всеми ноченьками молилась о тебе. Вот твоя крошечка, доченька. Токмо... меченая она, как и сестрица твоя! Ежели не сбежишь чичас же отсель, забьют сельчане камнями тебя, а дитя сожгут заживо! Давай, милая, собирай свои силы все да пошли спасаться!"

Вот так я без вины виноватой оказалась. Доченька моя, и правда, родилась с пятнышком на ножке. Знала я, какая участь ждёт мать меченого младенца и его самого. Быстренько платье да кацавейку надела, дочечку в одеялко завернула да за матерью в лес поспешила. Хоть и любила я свово Мишеньку, да чуяла - не защитник он мне и дочери. Совсем не защитник. Да и на отца надёжа плохая была - мать же с дочкой не смог отстоять, чего уж на хорошее надеяться-то. Вот и ушли мы в лес.

Об ту пору отец вместе с мужем моим с ярманки возвернулись. Хватились - а меня нет. Бросились в баню - там на полу кровь увидали, тряпки грязные, одёжу мою испачкану. Сразу и дотумкали, што тут за дела приключились. Тут же погоню за нами послали. А мы - что? Я опосля родов еле ноги волочу, то и дело без сил на землю присаживаюсь - голова кругом идёт, всё болит, сил совсем нет. Нагнали оне нас на окраине посёлка...

Ну, всё, чаю - тут и смертушка наша явилася. У меня даже плакать сил уже не осталось. Вот тогда матушка моя и явила силу свою! Встала она, нас с Настенькой собою заслонив, руки перед собой выставила, будто ограду ото зла людского, и стала молитвы читать. Остановился народ, испугался. Оне ж так и шшитали мать мою пособницей диавола. Вот и попятились назад, не решившись дальше за нами идтить.

Дотелепались мы так кое-как до землянки матушкиной да и свалились обе-две с дочечкой в жару да беспамятстве. Отпоила нас маменька отварами разными, оклемались-таки мы. Да так и остались с нею туточки. Мать меня всему обучила, что сама знала, а я уж свои умения своей красавице передала. Так что есть мне за что обижаться на земель своих, есть... А ты мне - поехали, заживёшь счастливо... Да нет уж, видно, так на

роду нам написано - жить в глуши и умирать в одиночестве...

– Время сейчас другое, Лукерья. Я - не твой отец, у которого в голове вера в Бога перемешалась с суевериями всякими. Родимые пятна вовсе никакого вреда никому принести не могут, это нынче каждый врач скажет. Так что бояться вам с дочкой нечего. Да и я обещаю за вас вступиться, если уж кому в голову придёт глупость какая, - успокоил я Лукерью

Всё то время, пока знахарка вела свой рассказ, её дочь сидела около печи, прикрываясь занавеской. Эта история и для неё, похоже, была нова, потому что я слышал из её угла тихие всхлипывания и шмыганье носом. Всё-таки я добился своего - уговорил Лукерью вернуться к людям вместе с дочерью. Это была ещё одна моя маленькая победа, и я ею гордился.

На самом деле у меня был ещё один план, касающийся Лукерьи. Вместе с Маришкой я хотел организовать в журнале страницу, где будут размещаться статьи о лечебных свойствах трав и кореньев, коры и почек лекарственных растений. Мариша могла бы рисовать их и оформлять рассказы знахарки в удобоваримые статьи. Когда материала накопится достаточное количество, я выпушу книгу "Лекарственные растения Симбирской и Самарской губерний".

Кстати, про журнал ещё добавлю. Раскрылся дополнительно талант жены Прохора Катерины Егоровой. Оказывается, она знала неимоверное количество сказок, притч, побасёнок устного народного творчества. Я прикрепил к ней Глафиру с тем, чтобы она записывала всё и перепечатывала на бумагу. В планах у меня было посвятить отдельную страницу в журнале "Детям и не только". Сказки и притчи буду публиковать под именем самой рассказчицы, хотя участие в работе Глафиры тоже обязательно отмечу.

Прошлая жизнь Глафиры

Всё шло у нас в поместье полным ходом. Мы все трое – я, Глафира и Марина – были загружены делами по самое не могу. Поэтому письмо Анны Ивановны, моей дражайшей супруги, напоминало гром и молнию среди ясного неба. Я совсем забыл о том, что женат, и тут – нате вам с кисточкой! Анна, или Нини, как я, по-видимому, ласково называл её, что подтвердили мне строки из письма, сообщала мне о том, как она сильно соскучилась, и поэтому, не дождавшись меня в Ницце, решила покинуть Лазурный берег и навестить меня в поместье.

Сказать, что я был в шоке – это ничего не сказать. Если встреча с родителями прошла более или менее успешно, то сейчас на благоприятный исход я не рассчитывал от слова "совсем". Хотя я и был на самом деле подростком, но понимал, что с женой мне придётся делить супружескую постель, и не просто делить, а... Ну, читатель меня понимает. А я в этом деле был несколько... Да ладно, скажу прямо! Не было у меня ещё никакого опыта в сексе. И если бы между нами с Нини интимная близость происходила бы впервые, можно было бы найти какие-то объяснения моему странному поведению. (В том, что оно покажется жене странным, я не сомневался.) Но за моим прототипом тянулась слава отъявленного ловеласа, который немного успокоился лишь после женитьбы на любимой девушке.

Провал! Полный провал!!! Я метался, не зная, что делать. Тут ещё Маринка пристала с глупым вопросом: куда подевался Чухоня? Про Корягу-то ей уже нашептали вездесущие местные доброхотки, беседа на эту тему состоялась, долгая и эмоциональная, но я победил, выдав аргумент: "А кого отдавать в рекруты, если не его? Не положительного же отца семейства отрывать от жены и детей?" Но вот с Чухоней я пока не придумал объяснения.

Пружина внутри меня, которая была силой воли сжата в комок, под натиском подружки вдруг распрямилась, и я вывалил ей всю правду про бывшего одноклассника, которую не планировал раскрывать. Причём я забыл о необходимости отойти от двери и говорить шёпотом – выступал как Брежнев со стены мавзолея перед парадом, только без бумажки.