Нукер Тамерлана

Кулаков Олег

Тамерлан слушал, всем телом подавшись вперед.

– Поистине твоя история удивительна, – тихо произнес он, сжав четки в кулаке.

– Ты можешь мне верить, хазрат эмир, а можешь не верить, – сказал Дмитрий. – Но я клянусь мечом: все, о чем я тебе поведал, истинная правда, – и, придав лицу благоговейное выражение, он погладил рукоять бастарда.

Тамерлан отвернулся, поигрывая четками.

– Это правда, что не подслушал слово пропуска? Что сказал: “топор” – лишь потому, что увидел воина с топором?

“Совсем я тебя запутал”, – посочувствовал Дмитрий

мысленно.

– Правда. Я шел к тебе искать справедливости. Как же могло быть иначе?

Хромец молчал долго. Очень долго.

– Я хотел бы узнать о твоем народе побольше. Я пришлю к тебе писца. Ты расскажешь ему все, что сохранила твоя память о твоем народе и крае, где вы обитаете, – наконец сказал он.

– Как скажешь… – низко склонился Дмитрий. Тамерлан раздвинул рыжие усы в добродушной улыбке. Но зеленые глаза остались холодны, как лед.

– А теперь ступай, – сказал он. – И запомни: я запрещаю тебе самовольно являться ко мне. Призову – придешь. Это мое повеление.

– Блаженный, – растерянно произнес Идигу Бар лас, когда тяжелый полог упал за спиной Дмитрия. – Силой и храбростью чисто лев, говорят, а умом… Он – твой Рустем, а ты – Кей-Кавус…

Но Тимур не слушал, думая о негаданном визитере. Слухов об иноверце-великане он знал, пожалуй, побольше, чем Идигу Барлас. Кривой Джафар из кожи вон лез, чтобы угодить эмиру. Тамерлан и глазом не моргнул, когда гигант ворвался в шатер, разметав по углам стражу, – лишь взялся за висящий на поясе нож, ожидая развязки. Даже злые языки врагов не могли обвинить его в трусости – страха эмир не ведал. Осторожен был, но осторожность и страх – суть вещи разные.

– Оставь меня, – сказал он, прервав болтовню Идигу Барласа.

Тот умолк на полуслове. Когда Тимур говорил подобным тоном, лучше было повиноваться беспрекословно.

– Угу, – буркнул он и, кряхтя, поднялся с подушки.

Тимур взглянул на чтеца. Тот понял и без слов: закрыл книгу, согнулся в поклоне и немедленно исчез.

– Идигу! – окликнул Тимур старого друга, который уже занес ногу над порогом.

– Что? – оглянулся тот.

– А… Нет. Ничего, – махнул рукой Тимур.

Удивленный Идигу Барлас только пожал плечами и удалился, что-то бурча под нос.

Оставшись один, Тимур поднялся и, припадая на больную ногу, направился к матерчатой стене шатра, раздвинул тонкий войлок и прошел в образовавшуюся щель, оказавшись в маленькой комнатке. Низкое ложе, покрытое ковром, бронзовая жаровня, большой ларь – вот и вся обстановка. Когда ночи были холодными, он спал здесь. В теплые ночи предпочитал ночевать на свежем воздухе. Тимур постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку, а затем уверенно захромал к ларю. Подняв крышку, достал оттуда кубок, потом кувшин и наполнил кубок темным ферганским вином.

Тимур опорожнил кубок и отер рыжие усы ладонью. Облизнул губы, снимая языком терпкий вкус вина. Присел на ларь, вытянув негнущуюся ногу. И задумался.

Среди сплетен о гиганте, которыми потчевал Тимура Кривой Джафар, одна заинтересовала Тимура особенно. К иноверцу ун-баши прикипел дервиш из джавляков и принялся

обучать его грамоте. Это и удивило Тимура. Сам он ни читать, ни писать не умел. И прекрасно без этого обходился. Но, по словам маркитанта, выходило, что не иноземец напросился в ученики к святому человеку, а дервиш взялся обучать его по собственному почину. Более того, откуда пришел каландар [34] – неизвестно. К войску пристал где-то под Кабулом, но откуда явился, никто не знает. Среди дервишей пользуется большим уважением. Шейх, не иначе…

34

Каландары – один из орденов бродячих монахов-аскетов.

И Тимур велел привести дервиша, приказав не говорить, кто именно призывает его: пусть скажут, что знатная госпожа просит погадать, путь позвенят монетами, чтобы подсластить просьбу. (А если джавляк вдруг не захочет идти – сунуть головой в мешок и все равно приволочь.) И потому эмир ожидал, когда приведут дервиша, не в своих апартаментах, а в палатке наложницы.

И джавляка привели.

* * *

При виде Тимура Як Безумец остановился у порога, скрестил руки на груди и склонил бритую голову к левому плечу. Ни один мускул не дрогнул на безбровой физиономии, словно не эмира увидел он перед собой, а простой валун, лежащий на обочине.

Тамерлан неторопливо разглядывал видавшее виды рубище, укутывавшее плотно сбитое тело дервиша. На веревочном поясе болталась чашка для подаяний – вытертая до блеска половинка скорлупы кокосового ореха.

Як Безумец возвел очи к шелковому потолку палатки.

– Откровение дается лишь тому, кто способен познать его смысл, – вдруг произнес он, ни к кому не обращаясь. – А путь познания подобен крутой лестнице, ведущей на верх минарета, и лишь глупец пытается преодолеть его, прыгая через ступени.

Голос у дервиша оказался грудной, глубокий. Говорил он негромко, но Тимур услышал все до последнего слова. Вопрос, готовый сорваться с губ эмира, так и не слетел с них. Тамерлан закусил рыжий ус.

Джавляк отлепил взгляд от потолка и бесцеремонно уставился на Тимура. Он молчал. Молчал и эмир. Тишину нарушало лишь сухое потрескивание фитилей в горящих лампах.

– Тебе погадать, эмир… – нарушил молчание джавляк. Он произносил слова без всякого выражения, и было непонятно, спрашивает дервиш или нет.

– Откуда ты пришел ко мне, святой брат?

– К тебе я пришел из твоего же стана, – ровным тоном ответил Як Безумец.

– Из каких мест ты пришел в мой стан?

– Из таких, где меня теперь долго не будет, – последовал равнодушный ответ.

Тимур и бровью не повел. Он видел, кто стоит перед ним. Для “следующих путем упрека” вызов и дерзость – обычное поведение. Дикий бык – образец кротости по сравнению с каландарами. От дервиша прямо-таки разило винными парами, перешибавшими благоухание благовонного масла в лампах, но стоял он прямо, не качался.