Нулевой
Шрифт:
Лукас положил руку на плечо Джейкоба и, заглянув в глаза, намеревался что-то сказать, однако осекся. Во взгляде этого энергичного и немного стеснительного рыжеволосого парня царила пустота. Там не было ничего: ни тьмы, ни света, ни страха, ни печали. Лишь звенящая пустота, которая настигает человека, разбившегося в один миг. Человека, который остался один во всем мире.
Нулевой вздрогнул. Он испугался этого взгляда, на миг перенесшего его в самые ужасные моменты жизни. Перед глазами Лукаса снова предстало то воспоминание, которое он с удовольствием вырезал бы из памяти ножом, будь ему предоставлена такая возможность. Это было бы менее болезненно, нежели помнить страшную
Он встречал множество взглядов, которые заставляли тело покрываться мурашками, но такой Предвестник видел в последний раз лишь в зеркале.
Взяв себя в руки, Лукас холодно бросил:
– Говори.
– Мама! Папа! Спасите моих родителей! – кричал молодой парень. Его темные каштановые волосы слиплись от крови, одежда сильно обгорела, обнажая ожоги. Он брыкался, отчаянно стараясь выбраться из хватки незнакомца, пытавшегося оттащить его в безопасное место.
Юноша едва держался в сознании, однако отчаянно хотел помочь, хотел достать родителей из перевернутой горящей машины, хотел сделать хоть что-нибудь, а не стоять и смотреть, как судьба и яркое пламя отбирают смысл его жизни.
Он боялся. Боялся потерять все, что имел.
Взвыли сигнализации машин. Пожарные и скорая опаздывали из-за пробок. Время будто замедлилось.
Секунда.
Удар сердца.
Взрыв.
Вспышка света ослепила рывками дышащего паренька, который все пытался оттолкнуть своего спасителя и кинуться в огонь. В его широко открытых глазах отразился лежавший посреди дороги легковой автомобиль, объятый пламенем. Кузов почернел, запахло плавящейся пластмассой и паленым мясом. Мир сжался до маленькой точки, в глазах поплыло, голова загудела, а в ушах звенели последние слова матери: «Берегитесь!»
Он перестал вырываться, лишь стоял и смотрел широко раскрытыми от ужаса глазами.
– Нет! Нет! Не-е-ет! Отпустите меня! Мама! Папа! – В его неистовом крике смешались боль и ненависть, страх и отчаяние, гнев и неверие.
Незнакомец все так же крепко держал вырывающегося мальчишку. Он ни за что не дал бы ему погибнуть.
Красная машина стремительно летела по шоссе прямо за колонной грузовиков. Проезжающие мимо водители могли мельком заметить, как воодушевленно разговаривающий мужчина за рулем часто поглядывал карими лучезарными глазами на свою жену, которая радостно отвечала ему, наслаждаясь теплым днем. На заднем сидении сидел их семнадцатилетний сын. В его кудрявых каштановых волосах легко играл ветер, в темных глазах блестели солнце и искры счастья. Из приоткрытого окна был слышен дружный смех в ответ на папину шутку. В салоне царила теплая атмосфера, какая всегда сопровождает счастливые семьи, которым наконец удалось выбраться из душного дома на воздух.
– Адам, будь добр, проверь по навигатору, когда мне нужно свернуть. – Отец взглянул на взбудораженного сына через зеркало заднего вида.
– Через четыре километра, пап. Скорее бы приехать!
– Потерпи немного, сынок, мы с твоим папой тоже очень ждали эту поездку, – ответила мама.
– Это точно! Было непросто
– Да, конечно, – смущенно улыбнулся Адам.
Женщина немного поерзала на месте, но, решившись, заговорила:
– Я так рада нашей поездке и что мы сможем провести целых пять дней вместе. Странно сейчас говорить такое, но мне почему-то хочется. Я очень сильно люблю вас! Помните это, хорошо?
Ответом ей послужило дружное: «И мы тебя тоже очень любим!»
– Да, милая. Я так счастлив, что вы у меня есть. – Отец снова посмотрел в зеркало и улыбнулся.
– Адам, неважно, что тебя ждет впереди, где бы мы ни очутились, мы всегда поддержим тебя.
Женщина принялась утирать слезы подолом платья, а мужчина отвернул голову, пряча влажные глаза.
– Мам, пап, в-вы чего это? – Юноша попытался скрыть слезы за яркой улыбкой.
Через зеркало заднего вида на него обратили взоры две пары искренне счастливых глаз. В них плескался океан тепла, поддержки, доброты и любви.
– Конечно же, вы всегда можете положиться на… Пап, осторожно!
– Берегитесь!
В первую секунду оглушительно громкий скрежет железа разрезал пространство, а за ним последовали испуганный крик мамы и пустота.
Адам очнулся от прикосновения сильных рук, которые вытаскивали его из объятого пламенем салона. В тот момент он пожалел, что смог выжить.
Когда Джейкоб закончил рассказ о событиях семилетней давности, его освободили от сковывающей движения портупеи. Нулевой забрал свой яркий аксессуар и стал ревностно расправлять и разглаживать загибы.
Джейкоб больше не заикался, не сбивался с мысли, не пытался активно жестикулировать. С его лица пропали все эмоции.
Лукас выглядел все таким же безразличным, однако Кевин, сидевший рядом почувствовал, что их несгибаемому лидеру тоже непросто.
– Это ведь не все? Не мог этот Адам покончить с собой из-за несчастного случая, – подал наконец голос Нулевой. Жесткие слова и такая же жесткая интонация.
Джейкоб не отреагировал и продолжил повествование.
– Я узнал о случившемся на следующий день. Как мне сказали, Адама спас молодой парень примерно того же возраста. Он передал его в руки врачей и испарился, больше о нем ничего не было известно, но это не столь важно. Едва услышав о произошедшем, я побежал к Адаму домой и нашел его на заднем дворе.
Рыжеволосый парень в домашней футболке, с крепко сжатым в руке телефоном, сломя голову несся по обочине. Достигнув одноэтажного дома под номером семь, он дернул свежеокрашенную красную калитку на себя и, одним прыжком преодолев лестницу и крыльцо, принялся неистово стучать во входную дверь.
– Адам! Адам, ты там? Открой! Эй, ты слышишь, Адам?
Так и не дождавшись ответа, он с силой ударил по косяку и, обогнув дом, выбежал на небольшой задний двор, засаженный множеством пестрых цветов. Чуть поодаль виднелись старые яблони и груши, а в центре пушистой зеленой лужайки стоял большой дуб с мощной раскидистой кроной. К одной из его веток были привязаны выцветшие детские деревянные качели, на которых сидел молодой парень, опустив голову. Его облик создавал разительный контраст с уютными домашними красками этого сада. Душевная боль будто бы пропитывала все вокруг, делая мир серым, а газон в тех местах, куда падали его слезы, казалось, действительно начинал темнеть и иссушаться.