Нулевые. Затишье перед катастрофой
Шрифт:
– В институте тебя уже преследовали кавалеры? – с интересом спросила Оксана.
– Нет, – вопрос показался Анастасии бестактным. Она бросила на мать Власова сверлящий взгляд. – Миша мой первый мужчина, – она старалась успокоиться. – Я окончила институт с красным дипломом. Распределили … устроилась работать на химкомбинат. Дослужилась до замначальника, пока не встретила Мишу. Миша настоял на моём увольнении.
– Расскажите, как вам удалось пробиться в начальники? Не женское дело это всё, – поинтересовался Пётр.
– Так, это, всё
Настя снова ткнула ногой Михаила.
– Не знаю, Миша. Анька мне нравилась больше. Она настоящая русская баба и подходит тебе по характеру гораздо лучше, чем эта сахарная королева. Очень жаль, что ты её упустил. А чем она сейчас занимается? – спросила Оксана.
– Не знаю. Колется и нюхает…, – недоговорил Власов.
– Как вы смеете мне так хамить! – Настя разозлилась. – Я вам не какая-нибудь кобыла! Если я вам не нравлюсь, то так и скажите!
– Ты мне не нравишься, – перебила Оксана. – Характер у тебя скверный и было бы лучше, чтобы ты, Миша, бросил эту выскочку и вернулся к Ане.
– И так всю жизнь. Если вспомнить, то из всех моих пассий ей нравилась только эта сука, – подумал Власов.
Анастасия встала и была уже готова взорваться от злости.
– Так, – Михаил широко улыбнулся матери. – Тут я решаю, с какой женщиной мне быть, а с какой не быть. Настя моя невеста и я люблю её! Не нужно мне своей старческой деменцией рушить мою личную жизнь.
– У тебя говно изо рта льется. Ты знаешь об этом? А вот Аня бы не дала тебе так со мной разговаривать! Она меня любила да и, – недоговорила Оксана.
– Пойду мыть рот с мылом, пока Анечка сидит в своей хате и ищет венку, чтобы уколоться. Благо она тощая и вены видно хорошо, – съехидничал Власов.
– Простите нас, пожалуйста, – тихо произнес Пётр.
Он шепнул своей жене что-то на ухо, они встали из-за стола и удалились.
– И ты прости меня, Миша. Я всё испортила.
– Всё нормально. Главное в том, что они не узнали о нас правду.
– Спасибо за то, что вступился за меня, хотя мог и промолчать.
– Не за что. Ты гораздо лучше, чем она.
– И чем же лучше учитывая то, сколько несчастья я тебе причинила?
– Ты не бросала меня на следующий день после согласия стать моей женой. А после не принимала активное участие в готовящемся на меня покушении.
Вернулся отец Власова. Он виновато оглядел Анастасию, взглянул на Михаила, погладил седеющую бороду и сел за стол.
– Простите нас ещё раз. Оксана связывала с Анной большие надежды. Ей казалось … теперь это уже не важно. Миша, расскажи мне подробней о вашей с ней размолвке.
Власов начал рассказ об отношениях с Анной. При этом он сдабривал его юмором и веселыми шутками в своём понимании.
– В какое же мы гадкое время живем, – начал Пётр. – Что случилось с женщиной?
– Не вижу ничего такого, – возразил Власов. – Она могла
– Какая гадость, – Анастасия сморщилась. – Хотя чего ещё можно было ожидать от политтехнолога.
– Моя работа чисто концептуальная и не имеет отношения к политтехнологиям, – сказал Власов.
– Настя, тебе, наверное, трудно с ним? – спросил Пётр.
– Иногда мне так хочется ему врезать, – недоговорила Настя.
– Вот как сейчас помню момент, когда осознал это, – начал Власов. – Лежу я в засранной хате. Это всё происходило, когда я прятался от всяких нехороших людей загородом. Я больной и меня лихорадит. Вместо одеяла у меня была куча говна. Какие-то тулупы и ватники. Тогда я это и понял. Но Анечка поняла это гораздо раньше и её сила была в том, что она могла так поступить, а я нет.
– Да. В этом вся звериная мораль нашего времени, – Пётр задумался. – Я всегда считал, что мы сможем выбраться из тоталитарного наследия советской власти. Мне казалось, что нужно только немного подождать, и мы преодолеем то, о чем писал Зиновьев и проиллюстрировал Говорухин. Теперь я с ужасом вынужден констатировать, что мы оказались в ещё большей яме, чем были тогда. Воистину. Целились в коммунизм, а попали в Россию.
– Не кисни так, – Михаил улыбнулся. – Ещё есть куда падать. У гомосоветикуса ещё остался гигантский потенциал к деградации.
– Началось, – Анастасия сделала глубокий вдох. – Мне всегда было непонятно, куда девались все те люди, которые читали толстые журналы и ходили на перестроечные митинги?
– Да, – Пётр оживился, – Я помню себя, помню, как ходил на баррикады в девяносто первом. Нас там было много, была особая общность людей. Мы читали одинаковые книжки. Тогда был такой интерес к литературе. Одной книгой можно было изменить всё. И когда они разрешили издавать запрещенную литературу, – недоговорил Пётр.
– Сейчас это уже никому не интересно, – перебил Власов. – Тогда была потребность в информации и в ответах на вопросы. Помню, как сам искал правду в толстых журналах. И нигде в мире больше таких журналов не было. Это был чисто наш формат.
Пётр рассмеялся.
– По-моему тут дело ещё в том, что советская власть всё-таки заботилась об интеллектуальном развитии человека, – сказала Анастасия.
– Ну да, – подтвердил Власов. – Для пожара мировой революции нужно было иметь сильную оборонку, а для этого нужны были мозги. Правда, партия пожалела об этом, ведь самые яркие диссиденты зародились именно в научной среде. Но они осознали свои ошибки. Сейчас наша экономика довольно проста в своей сути, а идеология не предполагает никаких вселенских задач. Так что государство незаинтересованно в развитии личности, потому что умные и образованные люди вредят существованию нашего государства.