Нуманция
Шрифт:
Он не будет искать для неё изысканных наказаний, он просто перестанет её замечать, будет относиться, как к простой рабыне, не будет делать что-то специально. Как к Гаю… Дал работу — сделай! Не сделал — получи, что заслужил!..
Он хрипло вздохнул, положив голову на согнутый локоть, рассматривал узоры дерева на столе.
Он был опрометчив, когда привязался к ней. Он не должен был, но сейчас уже не изменишься… А, может, и правда просто продать её? Забыть? Вычеркнуть из памяти?
Нет… Он не сможет… Не станет…
Она ведь этого и хочет. Да и что будет потом с ней, к кому она
Снова вздохнул, прикрывая глаза.
Она просто предала его, предала его чувства, его надежды, но он справится, он сумеет выдержать это, и чувства к ней выжжет калёным железом. Просто на один шрам станет больше…
* * * * *
Ацилия проснулась под утро, встала попить воды и резко остановилась, шагнув за штору, поражённая увиденным — Марций спал за столом, уронив голову на руки. Что это с ним? Места своего нет? Благо подушку и одеяло он уже забрал, сразу забрал… Или отвык спать один?.. Ацилия усмехнулась, вспоминая, как до ЭТОГО Марций перебрался к ней. Да и изменился он за эти дни, как Ацилия потеряла ребёнка, обиделся на неё, жил этой обидой теперь. Злился. Да и внешне изменился. Молчаливый, задумчивый, рассеянный какой-то, по два-три дня не брился, иногда дома не ночевал, всё что-то ворчал на Гая недовольно по всяким пустякам.
Неужели всё это и на него так подействовало? Неужели он и в самом деле имел планы на этого ребёнка, на неё? Значит, всё же желал сделать её своей женой? Как говорил?
Если так, то и ему сейчас нелегче, тем более, если он считает, что Ацилия убила этого ребёнка, приняв яд. Сейчас он её во всём винит, и даже, наверное, ненавидит, раз так поступает, грубит и толкается.
Но ведь он не даёт, не даёт её даже рта открыть! И, конечно же, не поверит, если она всё расскажет… Он всё уже решил, и выводы сделал по-своему, никого не будет слушать…
Ацилия вздохнула.
Марций вдруг дёрнулся, просыпаясь, резко выпрямился за столом, шарахнувшись назад: не узнал, где находится. Но потом опомнился, стал тереть лицо ладонями, запустил пальцы в волосы, провёл до затылка, прогибаясь спиной, лопатками, локтями.
Ацилия наблюдала за ним, не шелохнувшись.
Он поднялся на ноги, обернулся и вздрогнул, заметив её, нахмурился, спросив:
— Ты?..
— Вы чего это, за столом-то, постели что ли нет? — спросила Ацилия мягко, стараясь не обидеть тоном голоса, глядела в лицо. Марций усмехнулся, потёр лоб ладонью.
— Не знаю… Что-то со мной…
— Разве так отдохнёшь? Ведь всё тело болеть будет. — Ацилия прошла к ведру с водой, пила, отвернувшись спиной, скосила глаза, переводя их на серебряный браслет на запястье. Отдать надо… Дарил ведь его будущему ребёнку… Убрала ковш и также, не оборачиваясь, стянула с руки украшение, только потом повернулась, шагнула решительно, — Вот, возьмите… Это ваше.
— Что? — Марций нахмурился, глядя на её протянутую руку.
— Вы дарили, помните? Дарили… — осеклась вдруг, — ему… ребёнку… Ему не пригодится больше… Ох-х-х… — вздохнула, разом вспоминая всё: боль, разочарование, потерю, внутреннее горе… — Заберите…
— Я не возьму, оставь себе… На память, — отмахнулся, улыбнувшись,
— Почему? Вы ведь дарили не мне… Я не могу взять.
— Я не буду его забирать. — Глядел прямо в глаза, — Я дарил не ему, тогда я дарил его тебе и для тебя я покупал его… Оставь на память…
Ацилия растерялась, опуская руку, спросила:
— Не возьмёте?
Покачал головой:
— Нет! Если не хочешь… от меня, можешь выбросить, я не обижусь…
Глаза Ацилии расширились от удивления:
— Зачем — "выбросить"? Вы что? Я оставлю… На память о вас…
Марций усмехнулся и, развернувшись, ушёл к себе. Не заругался, не обидел её, даже не придрался, хотя это была возможность, просто — ушёл. Что это? Ацилия поджала губы. Или это ещё одна форма его отношений к ней? Странно. Осторожно натянула браслет на запястье, смотря куда-то в сторону, в пространство.
* * * * *
Прошло три дня. Ацилия уже готовилась ко сну, разбирала постель, но ещё не раздевалась, услышала шум в атриуме палатки и замерла. Возня, потом голоса.
— Ой, Марций, дай мне попить! — смешок. Это был женский голос, заставивший Ацилию напрячься, всё это время она была единственной женщиной в этом помещении. — Ты замучил меня… А-а-х… — выдохнула с улыбкой, даже Ацилия её услышала.
— Что ты будешь пить? — Марций.
Теперь уж она нахмурилась. Что это он делает? Женщину — сюда? Он никогда так раньше не поступал, что же теперь? Обида его так велика, что ему стало всё безразлично? А, может, он делает это, чтобы обидеть её? Взаимно оскорбляет?
— Вино! Сегодня я пью только вино… У тебя есть вино?
— Конечно…
Сейчас он достанет свои последние запасы. Что за люди, эти мужчины, при виде женщины готовы на всё, храбрятся и хвалятся… Неслышно вздохнула.
Через момент незнакомка спросила:
— Марций, я слышала, у тебя есть красивая рабыня. Покажи мне её, так ли она хороша, как все о ней говорят? Может, преувеличивают? — усмехнулась.
Двум женщинам под одной крышей не бывать, они могут быть лишь родственницами, иначе — соперницами.
— Ацилия? — громко позвал Марций, и она вздрогнула от неожиданности. Прятаться смысла не было, да и любопытно было поглядеть, кто там такая. Ацилия вышла, мягко убрав руками шторы, остановилась посреди комнаты.
— Звали меня, господин? — смотрит только на него, хотя и чувствует на себе пристальный взгляд полуприщуренных глаз, внимательных и любопытных. Это Лидия. Авия как-то рассказывала про неё. Муж её был старшим офицером, она, говорят, сильно любила его, так, что всегда и везде следовала за ним по всем гарнизонам, но его убили несколько лет назад. Она сильно горевала, а потом словно сорвалась, пустилась во все тяжкие, стала элитной волчицей при легионе, заводя романы с офицерами, гостями легиона, комендантами проходных крепостей. Не всякий мог купить её любовь, она сама делала выбор, выбирая по каким-то своим критериям. Женщины ненавидели её, потому что, верно, завидовали её молодости, красоте, богатству, ухоженности, украшениям…