Нужные вещи (др. перевод)

Кинг Стивен

Алан покрутил банку в руках, вспоминая, как сын упрашивал его, чтобы он разрешил ему купить эту штуковину на свои карманные деньги, и как сам он упирался, цитируя любимое присловье своего отца: дурак и деньги расходятся быстро. И как Энни мягко переубедила его.

Ты послушай себя, мистер Волшебник-Любитель. Что еще за пуританские речи?! Нет, как вам это понравится? Как ты думаешь, откуда у мальчика эта страсть ко всяким приколам и фокусам? Вмоей семье никто никогда не вешал на стену портрет Гудини, да еще в рамочке. Ты хочешь сказать, что сам ни разу не покупал стаканов-непроливаек в дни своей бурной юности? Что ты не отдал бы полжизни за эту «змею в банке с орехами»,

если бы их продавалитогда?

Он что-то мямлил и бурчал — иными словами, вел себя как напыщенный идиот. Наконец ему пришлось прикрыть рукой смущенную улыбку. Но Энни ее все равно заметила. Она всегда все замечала. Это был ее дар… и очень часто — его спасение. Ее чувство юмора — равно как и умение видеть вещи под новым углом и в перспективе — всегда было лучше. Острее.

Пусть он купит себе эту банку, Алан. Детство бывает раз в жизни. И потом, это действительно весело.

И он позволил Тодду купить эту банку. А…

…А через три недели он разлил молоко на сиденье, а еще через месяц он был уже мертв. Ониоба были мертвы. Ничего себе! Ты представляешь?! Как летит время, Алан. Но ты не волнуйся! Ты ничего не забудешь, потому что я тебе напомню! Да, сэр! Я буду периодически освежать твою память, потому что это моя работа, а я всегда выполняю свою работу на совесть!

На банке было написано: ВКУСНЫЕ ОРЕШКИ — ЖУЙ НА ЗДОРОВЬЕ. Алан снял крышку, и наружу выпрыгнула зеленая змея, сжатая в тугую пружину длиной пять футов. Она ударилась о ветровое стекло и шлепнулась ему на колени. Алан посмотрел на нее, услышал смех своего мертвого сына и заплакал. Это был тихий и опустошенный плач, без драматичных рыданий и всхлипов. Его слезы имели кое-что общее с теми вещами, которые принадлежали его погибшим любимым людям: они не кончались. Их было много, слишком много, и как только ты чуть расслабишься и решишь, что «все, с этим покончено», обязательно найдется что-то еще, что напомнит тебе о твоем неизбывном горе. А потом еще. И еще.

Почему он разрешил Тодду купить эту проклятую штуку? Почему он не выкинул ее сразу, а оставил лежать в бардачке? И почему, черт возьми, он до сих пор ездит на этой проклятой машине?

Алан достал носовой платок и вытер лицо. Потом медленно уложил змею — дешевую жатую бумагу с металлической пружиной внутри — обратно в поддельную банку с орехами. Закрутил крышку и взвесил банку в руке.

Выброси эту дрянь.

Но он не мог этого сделать. Во всяком случае — не сегодня. Закинув банку обратно в бардачок — последний прикол, купленный Тоддом в лучшем в мире магазине, — он с силой захлопнул крышку, открыл дверцу, взял с сиденья свой портфель и вышел наружу.

Он глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух в надежде, что это поможет. Но не помогло. В воздухе пахло древесными опилками и химикатами — противный запах, который периодически доносился сюда с целлюлозно-бумажного комбината в Румфорде, что в тридцати милях к северу. Надо будет позвонить Полли и пригласить ее в гости — этодолжно помочь.

Очень мудрая мысль! — тут же согласился голос ехидной депрессии. Да, кстати, Алан, ты помнишь, каким счастливым был Тодд, когда купил эту змею? Он испытывал ее на всех подряд! У Норриса Риджвика чуть инфаркт не случился, а ты сам едва не обоссался от смеха. Помнишь? Какой он был живой и веселый! А Энни — помнишь, как она смеялась, когда ты ей рассказал про его проделку? Она тоже была живой и веселой, правда? Разумеется, в самом конце она была уже не такой оживленной, и совсем не веселой, но ты этого не заметил, да? Потому что у тебя были свои заботы. Например, случай с Тедом Бомоном — он никак не шел у тебя из головы. Что там у них произошло, в домике на озере,

и как он напился и позвонил тебе, и как потом его жена забрала близнецов и уехала от него… Все это добавило лишних хлопот, а ты и без того зашивался с городскими делами, правильно? Ты был слишком занят, чтобы заметить, что происходит у тебя дома. Жаль! Если бы ты заметил это ещетогда, кто знает, может, они сейчас были бы живы? Я тебе буду об этом напоминать… раз за разом… раз за разом… Договорились? Ну вот и славно!

На борту фургона, чуть выше крышки бензобака, была царапина длиной около фута. Она появилась уже после гибели Энни и Тодда? Или все-таки до?Алан не помнил, но это было и не важно. Он провел по ней пальцами и подумал, что надо бы отвести машину в мастерскую к Сонни, чтобы заделать эту царапину. Но с другой стороны, зачем? Почему бы не отогнать эту колымагу в Оксфорд к Гарри Форду и не обменять ее на что-то поменьше? Пробег у нее маленький; получится неплохая скидка…

Но Тодд пролил молочный коктейль на переднем сиденье! — возмущенно воскликнул голос у него в голове. Он сделал это, пока был ЖИВ! Алан, старик, как же так? А Энни…

— Послушай, заткнись! — сказал Алан вслух.

Он подошел к зданию муниципалитета и остановился. Совсем близко ко входу, так близко, что полностью открытая дверь поцарапала бы ему бок, стоял большой красный «кадиллак-севилья». Алану даже не нужно было смотреть на номера. Он и так знал, что это будет: КИТОН 1. Он задумчиво провел рукой по гладкому верху машины и вошел к себе в офис.

2

Шейла Брайхем сидела в застекленной диспетчерской и читала журнал «People», попивая «Yoo-Hoo». Больше в офисе не было никого, кроме Норриса Риджвика.

Норрис сидел за старенькой электрической пишущей машинкой и трудился над отчетом — с той болезненной, бездыханной сосредоточенностью, на которую был способен только он и никто другой. Со стороны это смотрелось так: он застывал, вперив взгляд в машинку, потом резко нагибался вперед, как человек, у которого свело живот, и обрушивал на клавиши град энергичных ударов. После этого он опять замирал в скрюченном положении, читал только что напечатанное и тихо охал. Потом раздавалась серия звуков типа: Щелк-хрусь! Щелк-хрусь! Щелк-хрусь! — это значило, что Норрис долбит по корректирующей ленте и исправляет ошибки (в среднем у него уходит одна лента в неделю). Потом он опять выпрямлялся, впадал в трехсекундный ступор, и весь цикл повторялся по новой. По прошествии примерно часа Норрис опускал готовый отчет в лоток «входящие документы» на столе у Шейлы. Иногда — с периодичностью раз или два в неделю — отчет получался вполне даже связным.

Норрис поднял глаза и улыбнулся Алану.

— Привет, босс, как дела?

— Ну, ближайшие две-три недели Портленд мне не грозит. Происшествия были?

— Не, все как обычно. Алан, у тебя глаза красные, как у черта. Опять курил свой дурацкий табак?

— Ха-ха, — кисло сказал Алан. — Я пропустил пару пива с парочкой копов, а потом тридцать миль таращился на фары встречных машин. Аспирин, кстати, найдется?

— Всегда наготове. Ты же знаешь.

Нижний ящик стола представлял собой личную аптеку Норриса. Норрис открыл его, откопал гигантскую бутылку каопектата с земляничным вкусом, уставился на наклейку, помахал головой, бросил бутылку обратно в ящик, порылся еще минут пять и наконец извлек упаковку настоящего аспирина.

— У меня для тебя работа, — сказал Алан, высыпав на ладонь две таблетки аспирина. Вместе с таблетками на руку осело немного пыли, и он подумал, почему от простого аспирина бывает значительно больше пыли, чем от фирменного. А еще он подумал, что, если так пойдет и дальше, он точно сойдет с ума.