Нужные вещи (др. перевод)

Кинг Стивен

Когда она снова заговорила, улыбка в ее голосе проступила еще явственнее.

— Алан, я тебе честно признаюсь… ты знаешь, я тебя люблю, и надеюсь, что ты меня тоже, и ты для меня самый лучший, но…

— Я тебя очень люблю, — вставил он. Голова потихонечку отходила. И вряд ли это маленькое чудо сотворил норрисовский аспирин.

— …но когда я его увидела, у меня сердце пустилось вскачь. И ты бы видел Розали и Нетти, когда они вернулись…

— Нетти?! — Алан снял ноги со стола и выпрямился в кресле. — Да она же боится собственной тени!

— Да.

Но Розали все-таки уговорила ее пойти в магазин вместе — ты же знаешь, бедняжка никудане выходит одна, — и потом я спросила у Нетти, что онадумает про мистера Гонта. Алан, у нее загорелись глаза! Она как будто помолодела. «У него есть цветное стекло! — сказала она. — Чудесное цветное стекло. Он пригласил меня зайти завтра и кое-что присмотреть». Мне кажется, что это самая длинная фраза, которую она говорила мне за все эти четыре года. Потом я сказала: «Ну разве это не мило с его стороны». А она: «Да, очень мило. И знаешь что?» Я, естественно: «Что?» И Нетти сказала: «И я, пожалуй, зайду!»

Алан громко и от души рассмеялся:

— Если Нетти пойдет к нему без дуэньи, я просто обязанувидеть этого человека. Он, наверное, само обаяние.

— И что самое интересное, он совсем не красавец, но крайней мере уж точно не кинозвезда, но у него очень красивые карие глаза. Они буквально горят.

— Осторожнее, леди, — проворчал Алан. — А то я уже ревную.

Она засмеялась:

— Тебе не о чем волноваться. Да, и еще кое-что.

— Что?

— Розали сказала, что, когда они были там с Нетти, в магазин вошла Вильма Ержик.

— Что-нибудь случилось? Они поругались?

— Нет. Нетти просто смотрела на эту Вильму, а та только губы поджала. Так говорит Розали. А потом Нетти вылетела как ошпаренная. Вильма Ержик тебе не звонила насчет Неттиной собаки?

— Нет. Не было повода, — отозвался Алан. — За последние полтора месяца я раз пятнадцать проезжал мимо дома Нетти после десяти вечера. Пес больше не лает. Полли, щенки всегда шумные. А теперь он подрос, и у него хорошая хозяйка. Может, крыша у Нетти слегка набекрень, но с собакой она обращаться умеет. Кстати, а как его звать?

— Бандит.

— Кто, интересно, придумал такую кличку? Впрочем, теперь Вильме Ержик придется искать другой повод для проявления своей стервозности, потому что Бандит отпадает. Хотя она-то повод найдет, я даже не сомневаюсь. В любом случае дело ведь не в собаке; больше никто, кроме Вильмы, не жаловался. Дело в самой Нетти. У людей вроде Вильмы нюх на слабых.

— Да. — Полли стала печально-задумчивой. — Знаешь, однажды вечером Вильма Ержик позвонила ей и заявила, что если Нетти не заткнет своего пса, то она сама лично придет и перережет ему глотку.

— Послушай, — сказал Алан, — я знаю, что Нетти тебе так сказала. Но еще я знаю, что Нетти до смерти боится Вильмы и что у Нетти бывали… проблемы. Я вовсе не утверждаю, что Вильма Ержик этого не делала, потому что я знаю, что она и не на такое способна. Но при этом и не исключаю возможности, что ничего этого не было, а просто у Нетти воображение разыгралось.

Замечание о проблемах Нетти было не очень конкретным,

но они оба знали, о чем идет речь. После многих лет сущего ада — замужем за скотом, который издевался над ней как мог, — Нетти Кобб наконец не выдержала и воткнула вилку для мяса в горло своему спящему мужу. Она провела пять лет в Джунипер-Хилл, психиатрической клинике под Августой. Работа у Полли была частью программы по трудовой реабилитации. По мнению Алана, о лучшем нельзя было и мечтать, и тому подтверждение — что состояние Нетти стало значительно лучше. Два года назад Нетти Кобб переехала в собственный небольшой домик на Форд-стрит, в шести кварталах от центра.

— Да, у Нетти не все в порядке, но встреча с мистером Гонтом подействовала на нее просто потрясающе. Он действительно очень милый, — сказала Полли.

— Я должен его увидеть, — повторил Алан.

— Расскажешь потом о своем впечатлении. И обрати внимание на его глаза. Очень красивые карие глаза.

— Сомневаюсь, что они на меня подействуют, как на тебя, — сухо заметил он.

Она вновь рассмеялась, но теперь ее смех прозвучал чуть натянуто.

— Постарайся поспать.

— Хорошо. Спасибо, что позвонил, Алан.

— Не за что. — Пауза. — Я люблю тебя, красавица.

— Спасибо, Алан, я тоже тебя люблю. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он повесил трубку, повернул абажур лампы так, чтобы она светила на стену, положил ноги на стол и сложил перед собой ладони, будто собрался молиться. Вытянул указательные пальцы. Силуэт кролика на стене поднял уши. Алан пропустил большие пальцы между расставленными указательными. Кролик пошевелил носом. Алан заставил кролика проскакать через все световое пятно. А обратно пришел уже слон, болтавший хоботом. Руки Алана двигались с ловкостью, говорящей о долгой практике. Он почти не замечал, каких животных создавали его безотчетные жесты. Это была стародавняя привычка, его способ расслабиться — скосить глаза к кончику носа и сказать: «Аумммм».

Он думал о Полли и ее бедных руках. Как ей помочь?

Если бы дело было только в деньгах, уже завтра днем она лежала бы в клинике Майо: сдал, расписался, принял. Пусть даже ему пришлось бы запихнуть ее в смирительную рубашку и накачать успокоительными.

Но дело было не тольков деньгах. Ультразвук как метод борьбы с дегенерирующим артритом находился еще в зачаточном состоянии. Он мог стать панацеей — как, например, антибиотики, — а мог оказаться и лженаукой, как френология. В любом случае пробовать его сейчас не имело смысла. Шансы на успех были примерно один к тысяче. И дело даже не в потерянных деньгах, а в разбитых надеждах Полли.

Ворона — проворная и живая, как из диснеевского мультфильма, — медленно пролетела через его диплом Полицейской академии в Олбани. Ее крылья удлинились, и она превратилась в доисторического птеродактиля с треугольной головой.

Дверь открылась. В щель просунулось лицо Норриса Риджвика, унылое, как морда бассета.

— Я все сделал, Алан, — сказал он с видом человека, который признается в массовых убийствах детей и старушек.

— Отлично, Норрис, — ответил Алан. — И ничего не бойся. Я не допущу, чтобы ты пострадал. Даю слово.