Няня для принцессы

Хмельницкая Ольга

Синий человечек на экране обернулся.

– А сейчас схватит факел.

Синий человечек схватил факел.

– Заметь, он во всем меня слушается, – улыбался Артем. – Круто, правда?

Ася укуталась в плед.

– Я хочу жить там, – произнесла она, – я пытаюсь сейчас составить словарь их языка.

– Где? – фыркнул Артем, подбирая крошки. – Там? В этом мире с летающими умными одуванчиками? А я бы ни за что! Потому что главное в жизни – это хорошо поесть и хорошо поспать. А ты и не ешь, и не спишь! Я, кстати, с твоим папахеном

столкнулся в кухне. Так он даже на меня внимания не обратил. Пил пиво и по телефону трепался. А когда я мыл руки после туалета, видел твою маму, она рассматривала себя в зеркало, и тоже на меня внимания не обратила. Как будто я невидимка.

– Угу, – сказала Ася, – не отрываясь от экрана. Они такие, да. Только собой интересуются.

– На бутерброд, – протянул ей руку Артем.

Ася съела вкуснейший, толстый и питательный бутерброд. Артем устроился на диванчике и заснул, свернувшись калачиком. Во сне он сопел и был похож на толстого умильного щенка. Ася посмотрела еще минуту, а потом протянула руку и выключила телевизор. Прямо посреди фильма, чего за ней сроду не водилось.

– Надо же, – сказал худой криминалист и поднял вверх указательный палец, – какой запах интересный.

От холодильника сильно пахло горьким миндалем.

– Опаньки, – произнес лысый криминалист, подходя поближе и тоже принюхиваясь. – Да тут большие запасы!

Маша продолжала рыдать и пить валерьянку. Елена Варфоломеевна с подозрением подняла бровь. Бабульки вытягивали шеи и переглядывались.

– Что у нее там в холодильнике? Наверное… спиртное?!

– А может, эти… как их… презервативы? – тихо спросила Ульяновна и покраснела как рак.

– Или литература антисоветская, – тихо проговорила Харитоновна и подозрительно прищурилась. – Самиздат там.

Опергруппа столпилась у холодильника. Все тянули носом воздух и качали головой.

– Сколько же там цианистого водорода, если такой запах, – сказал следователь. – Ведро?

Следователь задумался. Он вспомнил, как Харитоновна говорила, что Маша «еще и какие-то склянки выносила. Часа в четыре утра».

– Он разлит, – произнес криминалист. – Вот видите? На полке. И старайтесь особо долго не нюхать, при вдыхании эта дрянь тоже действует.

Следователь присмотрелся. На полке виднелась приличная лужица, которая быстро высыхала.

– Тут все понятно, – констатировал лысый криминалист, – девушка уничтожила улику, выбросив банку с раствором цианида, и при этом разлила часть. Но сколько там было этого раствора, это прямо-таки промышленные масштабы. Она сама не боялась отравиться? Держать такой яд в холодильнике очень рискованно.

Все посмотрели на Машу, которая продолжала рыдать. Бабульки по-прежнему перешептывались.

– Что-то в холодильнике нашли у Машки, – говорила Харитоновна, выглядывая из коридора на кухню. – А что, не видно. Нюхают. Наверное, борщ завонялся.

Елена Варфоломеевна хотела было сказать, что понятые должны

по закону все видеть, слышать и понимать, но не стала. Ее беспокоила Маша. Девушка была раздавлена горем и деморализована.

– Изымем холодильник. Как вещдок, – сказал следователь. – Понятые! Подпишите здесь и здесь. Да не надо крестик ставить! Напишите свою фамилию, – велел он Ульяновне.

Когда опергруппа несла холодильник к выходу, Маша даже не подняла головы.

– Я останусь с ней, – сообщила няня следователю, – пока не приедут ее родители или друзья.

Следователь коротко кивнул. Все вышли. Маша и Елена Варфоломеевна остались одни.

– Ну, я пошел, – сказал Миша, сунув в карман деньги.

– Давай, аккуратно там, – напутствовала его Катя и повисла у него на шее.

Она выглядела домашней и уютной – шортики, тапочки, волосы, собранные в хвостик. Миша остановился на пороге, повернулся и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, – произнес он.

– Я тебя тоже, – ответила Катя. – Как я рада, что мы встретились.

– Никому не открывай дверь, – велел он, – я постараюсь быстро.

Он побежал вниз по лестнице, потом на улицу, потом по Воронцовской улице в сторону метро. Худенький, ничем не примечательный подросток в капюшоне, надвинутом на лицо. На станции он прошел через турникет, спустился по лестнице и пошел к центру платформы. Его укололо неприятное чувство, как будто кто-то на него смотрит.

– Ерунда, – думал Миша, – меня никто из игроков не знает в лицо, все будет ок.

Неприятное чувство прошло, потом вновь усилилось. Миша огляделся. Много людей, все спешат по своим делам. Он снова пошел вперед, не снимая капюшона, под лестницу-переход, которая вела на другую станцию. Там стоял парень с журналом Gamer в руках, и равнодушно смотрел на спешащих пассажиров.

«Какой-то он аморфный, нет в нем жизни», – подумал Миша.

И почти сразу понял, что где-то он уже этого парня видел, причем в весьма тревожных обстоятельствах, но не может вспомнить, где. Миша потряс головой, но кроме смутного чувства, что лицо – знакомое, никаких подробностей со дна памяти не всплыло. Мальчишка из параллельного класса? Кто-то со свадьбы? Или он просто уже где-то случайно с ним сталкивался?

– Хай, – сказал Миша аморфному юноше. – Если ты ждешь крокодила, то это я.

– Деньги принес? – спросил молодой человек.

– Да.

– Давай, – наконец встрепенулся парень, – король ждет.

– А ты не король? – спросил Миша.

– Ты че, белены объелся? – сказал юноша, не меняя выражения лица. – Я младший лейтенант пока, потом, может, вырасту по званию. Мне нравится ежей мочить, с детства их не люблю.

– Передай деньги, – велел Миша, повернулся и пошел к выходу.

И снова ощутил чей-то взгляд. Энергичный, злобный. У аморфных юношей не бывает таких взглядов. Миша пошел быстрее, стремясь уйти из зоны, где он хорошо просматривался.