Няня в (не)приличную семью
Шрифт:
– Ты этого не сделаешь…, - едва выдавила я, так как горло сдавило, словно тисками.
– Жалко старушку, но ничего не поделаешь. Но почему я должна любить ее больше чем ты? Выбирай! Живая бабушка или мужчина, который скоро тобой наиграется. Я не шучу, ты меня знаешь! – она угрожающе сузила глаза, но я и так понимала, что эта стерва пойдет по головам, не задумываясь.
– Ты, конечно, можешь попросить денег у Вяземского, чтоб погасить кредит, но у меня в том банке, где ты, дурочка брала кредит для Захара, есть прикормленные люди.
Паника, накатившая волной и едва не выбившая из меня дух, вдруг отхлынула. Из каждой безвыходной ситуации есть выход. Как минимум один – там, где и вход. В том, что она исполнит свою угрозу, я не сомневалась ни мгновения. Но мы с Прохором любим друг друга. И Луковку я не могу предать. У меня сердце сжалось, как вспомнила ее «Ну ты же нас не бросишь?» И ее совершенно взрослый взгляд.
Но и рисковать здоровьем бабули я не могу. Значит, нужно что-то придумать. А сейчас усыпить бдительность этой гиены. Прикинуться дохлым тушканчиком, который не представляет никакой опасности.
– Я поняла, - ответила я убитым тоном и закусила губу, делая вид, что готова расплакаться.
– Ну и молодец! Я охране сказала, что приехала за оставшимися вещами, но, пожалуй, заберу только часть. Чтоб меньше было потом сюда привозить, - Илона смерила меня пренебрежительным взглядом, давая понять, что и не сомневалась в моей мягкотелости.
Ну понятное дело! Эта стерва привыкла добиваться своего любыми путями. Чего стоил только ее фокус с кошачьей шерстью! Не пожалела ребенка, за которого Вяземский мог бы и голову открутить. А уж до незнакомой старушки ей точно нет никакого дела.
Врагиня зацокотала своими шпильками, оставив меня в тяжелых раздумьях.
И тут же в душу закрался червячок сомнения. А что если Илона права? И я для Прохора лишь занятная Маша – Ромаша. И будет он меня держать до тех пор, пока Луковка не пойдет в школу. А я привяжусь к нему, как собачка. В этом я спец. Могу. Умею. Практикую.
Я вернулась в свою комнату и рухнула на кровать. Мне казалось, что я разгрузила вагон с какими-нибудь тяжелыми мешками, такая усталость накатила.
Даже если мои опасения насчет Прохора и имеют какое-то основание, как я могу бросить Луковку?! А как я могу подставить под удар бабулю? Налево пойдешь, коня потеряешь, направо пойдешь – головы не сносить.
Мне так жалко стало себя, что слезы невольно потекли по щекам. От безысходности, хотелось рыдать в голос, но я боялась разбудить ребенка, поэтому я давила в себе крик отчаяния.
Однако шпион из меня был бы никудышный.
Как только Луковка проснулась, тут же притопала ко мне в кровать. Раскрасневшаяся со сна, пахнущая сладкой карамелькой, она обвила ручонками мою шею и ткнулась
– Маша, я тебя люблю! – прошептала она, а у меня было чувство, будто воткнули железный ржавый прут в душу.
– Солнышко, и я тебя очень- очень люблю! – постаралась я ответить как можно жизнерадостней, но не удержалась и всхлипнула.
– Ты плачешь? – встревожилась малышка. – Кто тебя обидел?!
Потом она встревоженно повела носом и округлила глаза.
– Здесь, что, Илонка была?
Маленьких обманывать нехорошо, как и кого-либо в принципе, но я не имею права грузить ребенка проблемами. Хотя аромат, который стоил две тыщи долларов, говорил сам за себя. Она только отворила дверь в комнату и кивком обозначила свое желание со мной поговорить, а запахом пропиталось все вокруг.
– Была, - утвердилась в своих подозрениях малышка. – Что она тебе сказала?
Луковка уставилась на меня, не мигая, и ждала ответа.
– Ничего. Она просто заглянула. Наверно, по привычке. А я испугалась, что папа решил с ней помириться, - попыталась выкрутиться я и окончательно потеряла контроль. Прижав к себе малышку, я намочила слезами ее огненные волосенки. Я плакала и не могла остановиться. А Луковка, как взрослая, позволила мне сбросить непомерную тяжесть с души. Она только гладила мою руку и приговаривала:
– Маша хорошая. Маша поплачет и успокоится. И все будет хорошо.
И, действительно, меня немного отпустило. Не зря считают, что проблема, которой поделишься с кем-то становится немного меньше. Как сугроб подтаивает, когда на него падает солнышко.
– Все будет хорошо, - эхом повторила я. – Все будет хорошо.
– Ну значит, улыбнись, - потребовала малышка.
Я с трудом растянула губы в улыбке. Но Луковке этого было мало.
– Маша, ты нерадостно улыбаешься. Говори, что случилось, - не унималась она.
– Солнышко, у нас с тобой английский не учен. Давай-как одевайся и пойдем в беседку, - неловко попыталась я перевести разговор. И дочь Прохора в очередной раз удивила меня своей чуткостью. Понимая, что мне больно говорить, она сделала вид, что повелась. Но надо знать Луковку!
Не успел Вяземский вернуться домой, как тут же затащил меня в кабинет. К счастью, теперь кабинета я не боялась. Усадив меня на диван, сел рядом вполоборота и изучающе посмотрел на меня. Так, будто впервые видит.
– Ромашка моя! Объясни мне, глупому, почему я о каких-то проблемах узнаю от ребенка, а не от своей девушки?
В голове моей стало тесно и темно от нехороших мыслей. Возможно, я бегу впереди паровоза. Но! Говорят «моя девушка» тогда, когда не живут на одной территории. Когда ходят в кафе, в кино, в парк погулять.
Хотя сейчас все стало с ног на голову. Или это мужчины придумали для собственного удобства. Предлагают съехаться. И все! Не надо провожать девушку домой, вместо кино можно телек посмотреть, вместо кафе – пиццу заказать…