Няня в (не)приличную семью
Шрифт:
– Что вы подкрадываетесь, как индеец! – насупилась я, сгорая со стыда.
– Вышел поговорить, - Вяземский развел руками.
Смутившись, я быстренько убрала свои конечности с кресла.
– Извините. Я думала, вы не любитель посиделок под луной, вот и оккупировала все.
– Да я мог бы и постоять, лицезрея восхитительную картину, - усмехнулся он.
– Я имел в виду ваши ноги!
В очередной раз Вяземский меня вогнал в краску, и я не знала, что сказать. А комплименты до сих пор так и не научилась принимать. Для этого, я думаю, нужна практика. А Захар не утруждал себя. Сначала мне безумно нравилось
И вот теперь в глазах действительно достойного мужчины каждый раз выгляжу если не мышонком, то бестолковой курицей.
– Маша, я понимаю, что создаю некоторые неудобства своей просьбой. Но я ж нечасто прошу чего-то? Так ведь?
Я согласно кивнула, не представляя, куда он клонит. Он уселся на освобожденное кресло.
– Луковка мне поведала грустную историю, и я хочу, чтоб вы нас поддержали. Вы же знаете, что она с раннего детства растет без матери. Илона пыталась заменить ее, но сами знаете, что из этого вышло. Девочка росла капризной, закатывала истерики и ничего не хотела делать. Позже я понял, что это такая форма протеста против своего полусиротства. Да и из меня отец был неважный. Думал, как больше заработать. И когда Луковку водили по разным кружкам, она неизбежно сталкивалась с детьми, которых приводили мамы. Я был неправ, лишив Апрелию возможности видеться с дочерью. Особенно, в свете последних событий. Но с другой стороны, она не горела желанием заниматься ребенком. Так что неизвестно, что лучше. Может быть, Луковке было бы еще обидней и больней. Это я так. Предисловие. Сегодня она мне пожаловалась, что новая подружка очень гордится своей мамой. Она у нее модный блогер. Ну и дочь сказала, что у нее мама тоже классная. И она ее очень любит.
Вяземский просительно посмотрел на меня.
– Вы же поддержите Луковку? Раз она уже представила вас мамой? Ну и соответственно, моей женой. Да?
– Прохор Андреевич, вы не перестаете меня удивлять, - пытаясь собраться с мыслями, я оттянула момент своего согласия.
А Вяземский, черт его дери, понял все не так. Его лицо мгновенно закаменело, и в полумраке показалось по-настоящему угрожающим.
– То есть нет?! – от злости в его голосе появилась хрипотца. – Я заплачу, сколько скажете!
Меня словно током прошибло. В голове столпилось столько нехороших слов, как людей в метро в час пик, и они рвались наружу. Хотелось сказать, что он дебил, который не видит, как я к нему отношусь, и что такое вранье для меня болезненно. И для Луковки, которая все понимает, и дома я снова стану для нее няней. Любимой и заботливой, но не мамой. И что его дурацкая привычка мерять все деньгами сделала его душу каменной. И что он совсем не разбирается в людях и со своей барской колокольни не боится задеть чувства других.
Но я помнила, что это мой работодатель, поэтому хотела проглотить обиду и максимально спокойно ответить, хотя внутри еще бушевал пожар.
– Прохор Андреевич…, - начала я миролюбиво, но справедливость требовала выхода, и меня понесло….
– Вы совершенно не разбираетесь в людях. И не задумываетесь о том, что кого-то можете обидеть. Вы сейчас своим предложением открыто намекнули, что я неблагодарная …особа, которая не ценит все, что для
Получи фашист гранату! Вяземский удивленно захлопал глазами. Конечно же! Существует только два мнения – мое и неправильное. И вдруг – как это так – мое оказывается неправильное!
– Просто я переживаю, что девочка может привыкнуть ко мне и перенесет свою нереализованную мечту о маме на меня. И это будет еще одна травма. Хотя и мне это будет нелегко. Я же тоже человек, со своими эмоциями и чувствами!
Глава 28
– Вы, взрослые, всегда из выеденного яйца создаете проблему? – в приоткрытой двери балкона показалась Луковка. В смешной пижамке с Микки Маусами и неразлучным серым мышонком в голубой шапочке.
Я усмехнулась – будущий филолог растет! Надо же так вывернуть фразеологизм!
Вяземский растерялся. Очевидно, стыдно стало барину за то, что чехвостил меня и за то, что не сохранил тайну Луковки.
– Ты почему не спишь? – хрипло, словно застигнутый на чем-то неприличном, спросил он.
– Папа, дурной тон отвечать вопросом на вопрос. И да. Разве с вами уснешь? Бубните тут ерунду всякую! Неужели нельзя просто сделать так, как я прошу? А, Маш? Я хочу, чтоб ты была моей мамой. Но тут, как ты рассказывала – равносторонний треугольник. И надо, чтоб согласны были еще две другие стороны. Что касается моей мамы, которая сразу была, то я не против с ней познакомиться. Пусть будет. В конце концов, две мамы не самая большая компенсация за мое безрадостное детство.
Выдав тираду, она наклонила голову, глядя на нас и ожидая реакции. А мы с Вяземским хлопали глазами, переваривая услышанное. То, что дети часто выдают шедевры умозаключения, я знаю. Но это всегда бывает так неожиданно. Кажется, что у ребенка одни игрушки и развлекушки на уме, а оно вон как…
Мне жутко хотелось сказать, что и вторая сторона треугольника в виде меня согласна с потрохами. Но признавать, что я влюблена в своего работодателя, я не собиралась. Даже ради Луковки я не могла навязываться.
– Дочь, если бы все было так просто…, - начал Вяземский «строить проблему из выеденного яйца», как сказала Луковка.
Малышка закатила глаза и скрестила руки на груди, изображая «ой, все!». Мне показалось, что даже мышонок, которого она держала за помпончик, и то укоризненно смотрел своими глазками- бусинками.
– Пап, не начинай! Идите с Машей потусите. В бар там или на дискотеку! Чего вы сидите, как старички, в номере? Дайте хоть от вас отдохнуть!
Мы переглянулись с Вяземским.
– Ну чего смотрите? Маша, собирайся! – скомандовал маленький диктатор.
– Да, Маша, собирайтесь! – присоединился и отец диктатора.
– А вы в домашних штанах так и пойдете? – подключилась я к всеобщему безумству.
– И я пойду собираться.
Сказать, что я испытывала странные чувства, значит, не сказать ничего. Конечно же, я мечтала побыть с ним вдвоем. И не как наемный работник, а как девушка. Но чтоб отправили гулять вот так, как в командировку? К тому же, будет неизбежным продолжение разговора.