Нюансеры

Олди Генри Лайон

– Азохен вей[7]! – отмахивался он, когда его спрашивали о причинах такого поступка. – Вы видели это наследство? Слёзы!

Сказать по правде, за эти «слёзы» многие приличные люди продали бы родную маму, а дочь отправили бы на панель.

Кое-кто из коллег по сей день тайно обращался к Лейбе, когда намечалась особо сложная операция. Сам Кантор инструмента в руки не брал, но приходил в больницу и начинал по-новой: фикус, мебель, чепцы. Операции, как правило, проходили успешно, а врачи и больные помалкивали о присутствии в клинике постороннего лица – во избежание неприятностей.

Тс-с-с!

Гиршману

продолжало везти даже после увольнения Кантора: он возглавил кафедру глазных болезней. Министр относился к Гиршману с подозрением, взяв на заметку его неблагонадежное заступничество, но до поры до времени конфликта не обострял.

Фикусов не носит? Чепцов не срывает?

Ну и славно.

4

«Помнишь меня?»

Куда спрятать саквояж?

На перекрёстке, не имея возможности разминуться, отчаянно ругались двое извозчиков. Один на санях, другой на колёсной пролётке – в грязевой каше увязли оба. Ни колёса, ни полозья не могли справиться с весенней, даже можно сказать, внезапно весенней распутицей. Лошади выбивались из сил, но экипажи лишь сдвигались на вершок-другой, тем дело и кончалось. Что же оставалось извозчикам? Только отводить душу, матеря друг дружку от злой досады.

Нечего с бесами связываться, подумал Клёст с мрачным злорадством. Как ни хитри, всё одно боком выйдет! К извозчикам с недавних пор он испытывал неприязнь. Не завези его один такой в «Астраханскую», может, всё бы иначе обернулось...

Куда, однако, пристроить саквояж? Думай, голова, думай. Вон уже и шапку новую тебе купил... Выбрав место посуше, Миша остановился перевести дух. Напротив, приклеенный на стену дома, висел рекламный листок: «Волжско-Камский банк: вклады, ссуды, надёжное хранение ценностей.» Ниже красовалось изображение массивного сейфа – символа надёжности.

Клёст хмыкнул.

Нет, брат, тут же возразил он себе. Ты, брат, не хмыкай! Тебе с неба подсказывают, разуй уши!

Через полчаса Михаил Суходольский уже выходил из Земельного банка, размещенного на одной площади с памятным Волжско-Камским, пряча в карман хрустящую номерную квитанцию на предъявителя с подписью управляющего – и круглый латунный жетон с номером 17 и выбитой на обратной стороне надписью: «Земельный банкъ. Николаевская пл., № 28». Помимо этого, в кармане дремала пачка пятирублёвых ассигнаций, предусмотрительно извлечённая из саквояжа – на расходы.

Деньги, револьвер, жетон, квитанция. На поиски? Нетерпение, змеёй обвившись вокруг сердца, толкало к действиям. Мишины щёки пылали двумя кострами, а ноги готовы были выкидывать заковыристые коленца, если их хозяин немедля не сорвётся с места и не поспешит...

Куда? Где искать проклятого беса?!

Аптека? Фраер с братом – тоже бесом? – помнится, выходили из аптеки на Садово-Куликовской. Живут рядом? Заходят время от времени? Что, если козлобородый провизор знает фраера? Широкими шагами, расплёскивая из-под ботинок жидкую грязь и не замечая этого, Клёст решительно двинулся в нужном направлении. Добропорядочные горожане спешили убраться с его дороги: налетит, с ног сшибёт, скаженый! Глядели вслед...

Увы, направление

оказалось не очень-то нужным. Миша вроде бы помнил и улицу, и аптеку – а вот поди ж ты! С полчаса кружил он по району, узнавая то дом, то перекрёсток – вот оно, точно, здесь! Спешил вперёд, на знакомый ориентир – и снова оказывался на другой улице, где отродясь не было никакой аптеки. Спрашивал встречных – те шарахались прочь, указывали бог знает куда, всякий раз в другую сторону. Да и встречные подворачивались такие, что веры у Миши не вызывали. Это про них, христопродавцев окаянных, про эту Садово-Куликовскую улицу, гореть ей в геенне огненной, писал фельетонист Василий Шпилька в «Путеводителе по губернскому городу Х»:

– На этой улице евреи с утра до вечера кишат,

А чтоб им было веселее, устроен здесь «Славянский сад».

Цветёт он летом и зимою, шумя еврейскою толпою...

Миша ни минуты не сомневался, кто натравил на него иудино племя. Уж известно, кто! Да что там фельетонисты! Народ зря не скажет, народ сердцем чует: «Не надо и беса, коли жид здеся!» Выручил дворник, честный христианский дворник – тот самый, чьё появление в прошлый раз заставило башибузуков сбежать.

– Аптека, ваше благородие? Так вот же она, рядышком!

И где были Мишины глаза, спрашивается? Бес отвёл? Раз отвёл, значит, верным путём идём?!

– ...Помню, но, увы, не имею чести знать. Нет, раньше не видел. Нет, больше не заходили. А у вас, милостивый государь, уж простите, весьма нездоровый румянец. И глаза блестят прескверно. Я бы порекомендовал вам дивную микстурку...

– Я Миша Клёст, бью...

Желание пристрелить провизора вспыхнуло с такой силой, что Клёст еле сдержался. Куда теперь? Всё началось с «Астраханской», может, там и закончится? На круги своя, как говорится?! Плутать не пришлось: Николаевская площадь – не аптека, захочешь, мимо не пройдёшь. Весь на взводе, запыхавшись от быстрой ходьбы, взбежал Михаил Суходольский по ступенькам, рванул на себя дверь...

– Милости просим!

Портье был тот самый: вопросительный знак в поклоне.

– Нумер изволите?

– Не изволю.

Самым аккуратным образом Миша взял шельмеца-портье за пуговицу. Выпрямил, заставил взглянуть себе в лицо.

– Помнишь меня?

– Кот, – бледный как мел, выдохнул портье.

От него разило кислой капустой.

– Какой ещё кот?

– Оцарапал вас. Если вы жаловаться...

– Меня помнишь, это хорошо. А того господина, что со мной в номер заходил, помнишь?

– Как же-с! – торопливо закивал портье. – Как же-с, помним!

– Знаешь его?

– Никак нет-с! Он у нас даже не записывался...

Миша отпустил пуговицу. Портье шарахнулся от него, как чёрт от ладана.

– Не заходил больше?

– Никак нет-с!

Фарт не возвращался. Свеча заупокойная, молитва, святой Спиридон – всё зря. Где искать беса? Бродить по городу? Шанс наткнуться и так с гулькин нос, а уж с Мишиной нынешней удачей... Сам Мишу отыщет? Как в прошлый раз? Сей вариант Мишу не устраивал. Он не желал быть пешкой в бесовской грязной игре. Мы теперь сами игроки! Придумаем что-нибудь! Думай, голова...