Нюансеры
Шрифт:
Усы-то и сбрить можно...
У Кости аж мурашки по спине побежали. Как им Гамаюн велел? «Найдёте – сами не лезьте, сорвётся. Срисовали, в берлогу проводили – и мухой сюда метнулись.» Ну вот, срисовал. Теперь проводить надо. Да так, чтоб Гастон слежки не приметил. И тогда уже мухой...
– Филин!
К Косте бежал запыхавшийся Ёкарь.
– Нишкни, дурак! Тут...
– Лютый всех зовёт! Сказал – мухой!
– Куда – мухой?! Да тут...
– А то, грозил, бошки поотрывает! И в дупы забьёт!
– Ах, беда...
Филин
– Ты как знаешь, Филин! А мне моя башка дорога, ё!
Ёкарь бегом припустил в сторону Бурсацкого моста. Делать нечего: пришлось брать ноги в руки, местись следом. На другой стороне моста Лютый с тремя фартовыми и фельдшер с конюхом выталкивали из грязищи карету «Скорой помощи». Вместе с Ёкарем и Филином подоспели ещё двое. Облепили карету, как муравьи – хруща.
– Навались! – зычно командовал Лютый.
– И-и.. Взяли!
– И-и... Ещё взяли!
– И-и!..
– Пошла!
– Пошла, родимая!
В грязи, хлеставшей из-под колёс, изгваздались только что не по уши. Но карету, слава те, Господи, на сухое выперли.
– Премного вам благодарен! – рассыпался мелким бесом фельдшер. – Вот есть же на свете хорошие люди! Честный христианин всегда готов помочь ближнему!
Честные христиане смущались, потупляли взоры. Больше всего они сейчас напоминали стаю чумазых чертей, вырвавшихся из пекла на погибель роду человеческому.
– Последнюю рубашку ради него снимет! Когда б не вы, господа...
– Пустое! – осадил болтуна Лютый. – Кто людей у Курносой из лап вытаскивает? Ваш брат, никто иной. Значит, и вас грех не вытащить! Завтра кто из наших к вам на койку попадёт. Тащить будете, а? С того света?
– Всенепременнейше! – заверил фельдшер. – Всё, что в наших скромных силах. И мы с Иваном, и доктора...
– И от нашего двора вам привет. Ну, езжайте с богом.
– Будьте здоровы, панове добродии! – кучер воздел кнут над лошадиными спинами. – Н-но, пошли! Тяни, клячи!
Когда карета, то хлюпая грязью, то дробно грохоча по булыжнику, скрылась из глаз, фартовые собрались в кружок перекурить. Лютый обвёл всех внимательным взглядом – будто из револьвера в каждого прицелился. Выпустил дым через ноздри, напомнил:
– Все скумекали? Докторов не щипать, не трогать. Если в халэпу вляпались, как сейчас – вытаскивать.
– А шо так, Лютый?
– Ты, Сипарь, башкой убогий? Мозги вправить?
– Шо сразу убогий...
– Сколько они наших залатали, знаешь? Меня самого – три раза. Ты в колодец не плюй, Сипарь, там и утопнешь. Сам не схочешь тонуть, я утоплю.
Сегодня Лютый был на диво терпелив, хоть на хлеб мажь, вместо масла. Мог ведь и рожу Сипарю расквасить. А что? Запросто. Или чего похуже сотворить.
–
Лютый уже не слушал Сипаря. Взгляд его остановился на Филине, и страх от ствола, направленного в лоб, мигом вернулся к Косте. «Каков же тогда Лютый, – с содроганием подумал Костя, – когда лютует по-настоящему?!»
– Филин?
Костя поспешно кивнул:
– Ага, Филин. Он самый.
Поперхнулся дымом. Закашлялся.
– Гастролёра ищешь?
– Все гостиницы с Ёкарем оббегали!
– И как дела?
– Видел его сегодня, – выпалил Костя.
И обмер. Толкая карету, он решил никому не говорить, что видел Гастона. И вот, на тебе! Лютому разве соврёшь?
– Видел? Где? Когда?!
Лютый шагнул ближе. Взгляд белый, неживой. Костя хотел отвернуться – не смог.
– Тута, на базаре. Только что.
– Охренел, Филин? Видел? И не прилип, следом не пошёл?
– Так звали же! – чуть не плача, взмолился Костя. – Сказали: Лютый зовёт! Чтобы мухой! Ну я и рванул мухой! Сюда, значит...
– Мухой? Соображения у мухи больше, чем у тебя!
В голове взорвалась шутиха. Искры из глаз – на полнеба! Что-то ощутимо толкнулось в спину. Земля, догадался Костя. Это земля, она внизу. А сверху – небо. А я лежу на земле рожей к небу, где медленно гаснут багровые круги. Скула наливалась давящей болью, будто Косте на лицо уронили горячую пудовую гирю. С каждой секундой гиря делалась всё тяжелее и горячее.
На фоне неба возникла медвежья фигура. Лютый хмуро глазел на Филина, как солдат на вошь.
– И рванул он мухой на дерьмо, – ни к кому конкретно не обращаясь, объявил Лютый. – Потому как честный жиган, а я звал. Прощаю. В следующий раз не прощу, не надейся.
Он высморкался, едва не попав в Костю.
– Дятел ты, а не Филин. Прощёлкал гастролёра? Теперь ищи, носом землю рой. Сипарь, Лом!
Убьют, понял Костя. Зарежут, вот и всё прощение.
– Да, Лютый.
– Туточки!
– Глаз со шпаны не спускать! Вместе гастролёра искать будете. Найдёте – делайте, что знаете. Не найдёте за три дня – тащите эту шелупонь ко мне.
– Сделаем, Лютый.
– А шо я?! Чуть шо, сразу Ёкарь! Я ж его не видел, ё!
Нытьё Ёкаря было всем до задницы. Лютый своё слово сказал, значит, быть посему.
2
«Спи, Солнца сын...»
Он вернулся на квартиру вечером, но не слишком поздно. Впрочем, это не сделало город светлым – мартовские вечера в здешних краях быстро темнеют, а городская управа экономила на фонарях. Приживалок дома не было, на стук дверного молотка никто не откликнулся, но подчиняясь какому-то наитию, Алексеев ногой подвинул коврик, лежавший у входной двери, наклонился – и поднял с холодного пола связку новеньких ключей, только что из слесарной мастерской.