О бедном гусаре замолвите слово
Шрифт:
– Может, там? – спросил Мерзляев у Бубенцова, указывая на опушку леса.
– Нет, – вздохнул Бубенцов. – Тут нужного настроения не создашь. Береза – дерево легкомысленное… Может, вы меня в дубовой роще шлепнете? Дать дуба хорошо у дуба! – Артист засмеялся собственному каламбуру.
– Капризничаете, господин артист, – поморщился Мерзляев.
– Ты, правда, кончай привередничать, – вмешался Артюхов. – Третье место меняем. В ельнике ему слишком мрачно, в березняке – весело. Ты, братец, не за грибами собрался. Один черт где!
–
– Так куда ехать? – встрял в разговор жандарм.
– Вон тот бугор с тремя соснами может подойти. В нем что-то есть. Как вы считаете, господин штабс-капитан?
Жандарм повернулся к Мерзляеву, тот кивнул головой, не сводя проницательных глаз с артиста.
Карета свернула с наезженной дороги и покатила по полю.
(Как уже, наверное, догадался читатель, дело, которым были заняты наши персонажи, в современном кинематографе называется выбором натуры, то есть поиском места, где будет происходить действие.)
Карета въехала на бугор и остановилась у трех сосен. Бубенцов спрыгнул на землю, деловито стал осматривать «площадку».
– По-моему, местечко подходящее. Значит, здесь стою я, а где будут партнеры?.. Кстати, сколько их?
– Пятеро гусаров и офицер, – подсказал Артюхов.
– Ага… Значит, партнеров ставим там… Извините, штабс-капитан, я просто хочу понять мизансцену… Так… Они стоят там, я выхожу, гордо оборачиваюсь, кричу… Кстати, если рублик накинете, я могу и стихами. «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ…»
– Стихами не надо, – жестко пресек декламацию Мерзляев. – Ваши выкрики мы уже оговорили!
– Как прикажете, господин начальник, – охотно согласился Бубенцов. – Значит, они целятся, я кричу, они дают залп… Кстати, извините за бестактность: а ежели они откажутся стрелять, что им будет?
– Офицера – в Сибирь, на каторгу, – пояснил Артюхов, – а рядовых – в шпицрутены, а если выживут – под пули, на Кавказ.
– А! Значит, дело серьезное, – задумчиво протянул Бубенцов. – Стало быть, играть придется с надрывом, в полную силу… – Он вдруг сжал кулаки, побледнел и, с ненавистью глядя на стоявших у кареты служителей порядка, крикнул: – Палачи! Сатрапы! Душители свободы! Гниды жандармские, мать вашу так! – И неожиданно спрыгнув с бугра, побежал через кустарник.
Мерзляевцы оторопели. Первым пришел в себя Артюхов:
– Афанасий, куда?! Стой! Стрелять буду!
Бубенцов, не оборачиваясь, стремительно продирался сквозь кустарник.
– Если уйдет – запорю обоих! – пообещал Мерзляев.
Жандарм и Артюхов сделали несколько выстрелов по убегавшему. Одна из пуль, очевидно, достигла цели: Бубенцов схватился за плечо, повернулся к убийцам,
– Натурально получилось? А? Я подумал: может, во время спектакля еще и побег устроим? Для убедительности!
– Ну… Ну, ты даешь… – Артюхов даже задохнулся. – Паршивец эдакий! Я ведь вправду поверил… Ну талант! Просто дар Божий. Не зря я тебя привлек к нашему делу…
– Значит, так, господин комендант, – сухо сказал Мерзляев. – Запомните: здесь вы не в театре, а на службе. И прошу таких фортелей больше не выкидывать.
– Я как лучше хотел, – оправдывался артист.
– Не надо «как лучше», – перебил Мерзляев. – Надо – как положено. Все! Место выбрано! Завтра крикнете, упадете, получите деньги… и вон из города.
– Договаривались – деньги вперед, – вставил Бубенцов.
– Хорошо, вперед, – согласился Мерзляев. – Но запомните: поскольку мы вам доверились, то если хоть одно слово кому-нибудь…
– О чем разговор! – Бубенцов был человеком смекалистым. – Я понимаю, с кем имею дело. Могила – в прямом и переносном смысле.
– Не фиглярствуйте, Бубенцов! – крикнул Мерзляев. – И потом – откуда появилась эта реплика про «жандармскую гниду»?
– Увлекся… – извиняющимся тоном сказал Бубенцов. – Я вообще люблю импровизацию. Не хотите, как хотите. В каждой труппе свои порядки.
– Марш в карету! – приказал Мерзляев.
– Слушаюсь! – радостно ответил Бубенцов и, напевая романс, небрежной походкой направился к карете.
– Ваше благородие, – робко сказал Артюхов, глядя вслед актеру, – хоть я его и рекомендовал, а теперь сомневаюсь… Ненадежный он какой-то… Не проболтался бы.
– Не проболтается, – заверил Мерзляев.
– Гарантии никакой…
– Дочка у него есть, – улыбнулся Мерзляев. – Вот тебе и гарантия. Приведи-ка ты ее сегодня ко мне.
Средь шумного бала случайно,В тревоге мирской суетыТебя я увидел, но тайнаТвои покрывала черты… —пел Бубенцов и восхищенным взглядом окидывал прекрасный, безмятежный пейзаж.
В то же славное утро на плацу перед казармами гусары проводили кавалерийские занятия: скакали через препятствия, рубили лозу, отрабатывали приемы джигитовки. Полковник Покровский, сидя на белом скакуне, с благодушной улыбкой наблюдал за питомцами. К командиру подскакал адъютант, круто осадил коня:
– Господин полковник, вам пакет от штабс-капитана Мерзляева.
Улыбка слетела с лица полковника, он сломал сургучную печать, прочитал послание и в сердцах выругался: