О чем мечтают женщины

Аделайн Л. Мари

«Спокойнее, Дофина! Твое дело – всего лишь подписать кое-какие бумаги!» – сказала я себе. Но все равно нервно поправила прическу и подумала, что очень кстати надела туфли на высоком каблуке. Мое место было сбоку, у прохода в последнем из занятых рядов, и мне отлично были видны все, кто сидел впереди. Я откинулась немного назад, чтобы рассмотреть фрески, окружавшие огромную, как солнце, люстру.

Потом я оглядела покупателей. В основном это были женщины. Как объяснила мне Матильда, деньги от продажи картины пойдут на финансирование довольно неординарной деятельности общества С.Е.К.Р.Е.Т. Именно поэтому Матильда не хотела, чтобы деньги поступили от людей,

которые могут проявить излишнее любопытство к самому обществу или чьи ценности уж слишком не совпадают с нашими собственными.

Данте неподвижно стоял на посту справа от меня, как некий красивый сторожевой пес.

– Это… lindisima, – сказала я, оглядывая зал.

– Да. Он великолепен, – шепотом откликнулся Данте, наклоняясь ко мне. – За последние несколько лет театр полностью отреставрировали. И кстати, ваше платье тоже великолепно.

Так он говорил по-английски! Да еще и с американским акцентом… Нет, с южным акцентом! И тут в последний раз внутри меня звякнул тревожный звоночек.

– Кто вы такой? Откуда?

Ласковая улыбка коснулась его губ как раз в тот момент, когда ударил молоток аукциониста и поднялся занавес, закрывавший «Красную ярость», изумительно освещенную, стоявшую на подставке из черного матового стекла. Модернистский стиль картины представлял собой разительный контраст с пышным зрительным залом. Охи и ахи заполнили помещение, раздались бешеные аплодисменты, и Данте, похоже, воспринял их как разрешение занять место за мной.

Аукционист приветствовал гостей. После краткого изложения истории картины он предложил аудитории познакомиться с представителем владельца полотна.

– Позвольте представить вам сеньориту Мэйсон, которая сопровождала «Красную ярость» на ее пути от Нового Орлеана от имени анонимного владельца.

Я почувствовала, как кровь отливает от моего лица. Не вставая, я помахала в воздухе рукой и, вся сжавшись, быстро опустила ее.

– Мы желаем вам сегодня большой удачи, сеньорита Мэйсон. Аукцион будет проходить на английском. Для тех, кому необходим перевод, приготовлены наушники. Давайте начнем.

Удар молотка. Торги начались с суммы в два миллиона триста тысяч американских долларов. Матильда надеялась удвоить эту сумму. Аукционист стал оглядывать лес рук, поднявшихся по обе стороны прохода. Он реагировал на все так быстро, указывая то туда, то сюда, как будто плыл брассом. Анонимные покупатели тоже не зевали, а блондинка, явившаяся позже меня, сидела в конце длинного ряда телефонов, нервно двигая ногами.

– Слышу ли я два миллиона четыреста? Два четыреста? Нет, два шестьсот. Два шестьсот сзади. Три миллиона справа. Я слышу три миллиона…

Я вертела головой туда-сюда, пытаясь успевать за ним.

– У нас есть четыре миллиона, четыре двести, у нас четыре двести. Четыре восемьсот… Нет, уже пять, леди и джентльмены…

При этой сумме несколько представителей у телефонов повесили трубки. После шести миллионов уже половина претендентов затихла, а я сидела, напряженно выпрямившись, буквально на самом краешке сиденья. Когда дело дошло до семи миллионов, большинство покупателей, находившихся в театре, отступили. Но остались двое: плотная женщина в толстых очках, выступавшая против анонимного покупателя, и сам этот покупатель, которого представляла блондинка, то и дело поднимавшая руку в знак согласия при каждом новом увеличении суммы.

– Итак, у нас восемь пятьсот… восемь пятьсот, а теперь уже девять. Девять миллионов у телефонов! Девять миллионов две…

Черт

побери! Дело подходило к десяти миллионам! Это же просто фантастическая сумма! Я повернула голову, чтобы посмотреть на своего шофера, но тот уже не сидел за мной. Наверное, ушел к другим водителям в фойе.

– Десять миллионов долларов, у нас десять миллионов долларов! Десять четыреста, десять миллионов четыреста тысяч…

Аукционист вертел головой слева направо, справа налево, а две оставшиеся соперницы продолжали сражение. Блондинка у телефона сохраняла спокойное выражение лица, зато женщина в очках начала проявлять явные признаки возбуждения. Мое сердце колотилось как сумасшедшее, подпрыгивая при каждом новом взмахе рук соперниц. Да, это волнует куда как посильнее спорта!

– Леди и джентльмены, у нас одиннадцать миллионов и сто тысяч долларов. Слышу ли я одиннадцать двести? У нас… одиннадцать двести! – воскликнул аукционист, указывая молотком на женщину в очках, которая поднимала руку все более и более неуверенно. Блондинка же была явно на высоте.

– Одиннадцать триста? Да, у нас одиннадцать триста по телефону. Будет ли у нас одиннадцать четыреста?

Возникла пауза, в зале повисла тишина. Все головы одновременно повернулись к женщине в толстых темных очках. И может быть, потому, что она была здесь, живая, настоящая, а не являлась невидимым голосом по телефону, мне захотелось, чтобы она победила. Но – увы! – рука блондинки поднялась еще раз, в последний раз повышая цену.

– У нас одиннадцать четыреста от анонимного покупателя, представитель номер восемь, впереди… Одиннадцать четыреста… Будет ли у нас одиннадцать пятьсот?

Рука женщины в очках осторожно поднялась…

– У нас одиннадцать пять…

– Пятнадцать миллионов! – громко произнес знакомый голос из дальнего конца зала.

Мне понадобилась секунда-другая, чтобы осознать, кто это, потому что на нем уже не было шоферской униформы. Мой водитель Данте стоял там, в проходе, в темном костюме, как будто только что отутюженном, в белой рубашке… а форменная фуражка, темные очки и плохо сидевшая куртка исчезли. Он выглядел пугающе сексуальным, когда стоял вот так, сунув одну руку в карман.

– Вы зарегистрированный покупатель? – спросил аукционист.

Данте показал на опоздавшую нервную блондинку у стола с телефонами.

– Вот представитель моей компании Изабелла, от Центрального банка Аргентины. Она может повторить мое предложение. Изабелла, можете повесить трубку. Извините, что опоздал.

Появление Данте – или как уж там его звали – накалило атмосферу в театре до температуры кипения. Аукционист, не на шутку разволновавшись, повернулся, ища взглядом женщину в очках, окончательно побежденную.

– Что ж, значит… у нас пятнадцать миллионов… Пятнадцать миллионов раз… Пятнадцать миллионов два… Продано джентльмену в темном костюме. Полотно Каролины Мендосы «Красная ярость» уходит за пятнадцать миллионов. Это рекорд, леди и джентльмены. Потрясающий рекорд!

Театр разразился аплодисментами, но я продолжала крепко держаться за подлокотники кресла, наблюдая за тем, как Данте быстрым шагом подошел к проигравшей претендентке, чтобы пожать ей руку. Собравшиеся продолжали аплодировать, а Данте уже позировал перед картиной, даже не моргая от вспышек фотоаппаратов. Аукционист, о чем-то тихо переговорив с Изабеллой, жестом подозвал меня к столу, уже очищенному от телефонных аппаратов. На нем теперь находились только документы, аккуратно уложенные в кожаную папку.