О чём поют воды Салгира

Кнорринг Ирина Николаевна

IV

Ползли к высокому молу Тяжёлые корабли. Пронизывал резкий холод И ветер мирной земли. Дождливо хмурилось небо, Тревожны лица людей. Бродили, искали хлеба Вдаль Керченских площадей. Был вечер суров и долог Для мартовских вечеров. Блестели дула винтовок На пьяном огне костров. Сирена тревожно и резко Вдали начинала выть. Казаки в длинных черкесках Грозили что-то громить. И было на пристани тесно От душных, скорченных тел. Из чёрной, ревущей бездны Красный маяк блестел.

V

Нет, не победа и не слава Сияла на пути… В броню закопанный дредноут Нас жадно поглотил. И

люди шли. Их было много. Ползли издалека. И к ночи ширилась тревога, И ширилась тоска. Открылись сумрачные люки, Как будто в глубь могил. Дрожа, не находили руки Канатов и перил. Пугливо озирались в трюмах Зрачки незрячих глаз. Спустилась ночь, страшна, угрюма. Такая — в первый раз. Раздался взрыв: тяжёлый, смелый. Взорвался и упал. На тёмном берегу чернела Ревущая толпа. Все были, как в чаду угара, Стоял над бухтой стон. Тревожным заревом пожара Был город озарён. Был жалок взгляд непониманья, Стучала кровь сильней. Несвязно что-то о восстанье Твердили в стороне. Одно хотелось: поскорее И нам уйти туда, Куда ушли, во мгле чернея, Военные суда. И мы ушли. И было страшно Среди ревущей тьмы. Три ночи над четвёртой башней. Как псы, ютились мы. А после в кубрик опускались Отвесным трапом вниз, Где крики женщин раздавались И визг детей и крыс. Там часто возникали споры: Что — вечер или день? И поглощали коридоры Испуганную тень. Впотьмах ощупывали руки И звякали шаги. Открытые зияли люки У дрогнувшей ноги, — Зияли жутко, словно бездны Неистовой судьбы. И неизбежно трап отвесный Вёл в душные гробы. Всё было точно бред: просторы Чужих морей и стран, И очертания Босфора Сквозь утренний туман. По вечерам — напевы горна, Торжественный обряд. И взгляд без слов — уже покорный, Недумающий взгляд; И спящие вповалку люди, И чёрная вода; И дула боевых орудий, Умолкших навсегда. 10 — V — 1924

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

Стихи о России, о русских поэтах и русской тоске

«После долгих лет скитаний…»

После долгих лет скитаний С искалеченной душой, Полны смутных ожиданий, Мы вернёмся в дом родной. Робко станем у порога, Постучимся у дверей. Будет страшная тревога, Солнце станет холодней. Нас уныло встретят стены, Тишина и пустота. Роковые перемены, Роковое «навсегда». Жизнь пойдёт другой волною, В новый гимн сольются дни, И с измученной душою Мы останемся одни. Наше горе не узнают, Нас понять не захотят, Лишь клеймо на нас поставят И, как нищих, приютят. 12 — II — 1923

«Вокруг меня тоска и униженье…»

Покоя нет. Степная кобылица Несется вскачь

А. Блок

Вокруг меня тоска и униженье, Где человек с проклятьем на лице, Забыв давно земное назначенье, Мечтает о конце. Но где-то есть она — страна родная. Она не умерла. И где-то сквозь снега, в ночи рыдая, Гудят колокола. Пройдут тревоги долгого страданья, Пройдут они. Из темноты тоски и ожиданья Другие вспыхнут дни. Пусть не для нас безумные сплетенья Её «игры»… Мы для неё слагаем песнопенья Своей поры. 13 — I — 1923

«Не широка моя дорога…»

Мы — забытые следы Чьей-то глубины.

А. Блок

Не широка моя дорога, Затерянная в пыльной мгле… Да что ж? Я не одна. Нас много, Чужих, живущих на земле. Нам жизнь свою прославить нечем, Мы — отражённые лучи, Апостолы или предтечи Каких-то сильных величин. Нас неудачи отовсюду Заточат в грязь, швырнут в сугроб. Нас

современники забудут, При жизни заколотят в гроб. Мы будем по углам таиться, Униженно простершись ниц… Лишь отражением зарницы Сверкнём на белизне страниц. И, гордые чужим успехом, Стихами жалобно звеня, Мы будем в жизни только эхом В дали рокочущего дня. 23 — II — 1924

Россия («Россия — плетень да крапивы…»)

Россия — плетень да крапивы, Ромашка и клевер душистый; Над озером вечер сонливый. Стволы тополей серебристых. Россия — дрожащие тени: И воздух прозрачный и ясный, Шуршание листьев осенних, Коричневых, желтых и красных. Россия — гамаши и боты, Гимназии светлое зданье, Оснеженных улиц пролёты И окон замерзших сверканье. Россия — базары и цены, У лавок голодные люди, Тревожные крики сирены, Растущие залпы орудий. Россия — глубокие стоны, От пышных дворцов до подвалов, Тревожные цепи вагонов У душных и тёмных вокзалов. Россия — тоска, разговоры, О барских усадьбах, салазках… Россия — слова, из которых Сплетаются милые сказки. 9 — XI — 1924

«Я верю в Россию. Пройдут года…»

Я верю в Россию. Пройдут года, Быть может совсем немного, И я, озираясь, вернусь туда Далёкой ночной дорогой. Я верю в Россию. Там жизнь идет, Там бьются скрытые силы; А здесь у нас — тёмных дней хоровод, Влекущий запах могилы. Я верю в Россию. Не нам, не нам Готовить ей дни иные: Ведь всё, что вершится, так только там, В далёкой Святой России. 5 — V — 1924

«В глухой горячке святотатства…»

В глухой горячке святотатства, Ломая зданья многих лет, Там растоптали в грязь Завет. «Свобода, равенство и братство»… Но всё ж восстанет человек, Воскреснет он для жизни новой, И прозвучит толпе калек Пока не сказанное Слово. И он зажжёт у алтаря Огонь дрожащими руками. И вспыхнет новая заря, Взойдёт поруганное знамя. 8 — V — 1924

«Я девочкой уехала оттуда…»

Темна твоя дорога, странник, Полынью пахнет хлеб чужой.

Анна Ахматова

Я девочкой уехала оттуда, Нас жадно взяли трюмы корабля, И мы ушли — предатели-Иуды, И прокляла нас тёмная земля. Мы здесь всё те же. Свято чтим обряды, Бал задаем шестого ноября [11] . Перед постом — блины, на праздниках — парады: «За Родину, за Веру, за Царя». И пьяные от слов и жадные без меры, Мы потеряли счёт тоскливых лет, Где ни царя, ни родины, ни веры, Ни даже смысла в этой жизни нет. Ещё звенят беспомощные речи, Блестят пол солнцем Африки штыки, Как будто бы под марш победный легче Рассеять боль непрошенной тоски. Мы верим, ничего не замечая, В свои мечты. И если я вернусь Опять туда — не прежняя, чужая, — И снова в двери наши постучусь, — О, сколько их, разбитых, опалённых, Мне бросят горький и жестокий взгляд, За много лет, бездельно проведенных, За белые дороги, за Сфаят; За жалкие безпомощные стоны, За шёпоты у маленькой иконы, За тонкие, блестящие погоны, За яркие цветы на пёстрых склонах, За дерзкие улыбки глаз зеленых… И только вспоминая марш победный, Я поклонюсь вчерашнему врагу, И если он мне бросит грошик медный — Я этот грош до гроба сберегу. 7 — V — 1924

11

6 ноября (ст. ст.), день памяти Святого Павла Исповедника, считали днём основания Морского кадетского корпуса.

«Забывать нас стали там, в России…»

Забывать нас стали там, в России, После стольких незабвенных лет. Даже письма вовсе не такие, Даже нежности в них больше нет. Скоро пятая весна настанет, Весны здесь так бледны и мертвы… Отчего ты мне не пишешь, Таня, Из своей оснеженной Москвы? И когда в октябрьский дождь и ветер Я вернусь к друзьям далеких дней — Ведь никто, никто меня не встретит У закрытых наглухо дверей. 14 — XI — 1924