О чем знаешь сердцем
Шрифт:
– Мне так грустно.
Стоит ей договорить, и оно моментально проявляется у нее на лице, и я не могу поверить, что не замечала этого раньше.
– Я была влюблена в него. Сильно. – Она роняет взгляд на свою коленку. – Была и есть. – Снова трясет головой. – И меня это бесит, потому что он отнял мое сердце и растоптал. Я не должна любить его. Это не чувство, а какое-то… наваждение. Словно мир взял и обрушился прямо передо мной, понимаешь?
Киваю. Да, я понимаю. Лучше, чем кто бы то ни было.
– О господи, извини. Это был идиотский вопрос.
– Вовсе нет, – говорю я. – Все… все нормально. Тебе необязательно со мной
– Это точно, – соглашается Райан, но вид у нее по-прежнему немного потерянный.
– Тогда, может, давай притворяться вместе? И продолжать бегать.
Райан обдумывает эту мысль, и в ее глаза возвращается искорка.
– Я за. Но сначала нам надо выбраться из дома и купить побольше шоколада. И, наверное, новую одежду для пробежек, раз уж мы решили притворяться по-настоящему. А то твоими старыми шортами никого не обманешь.
Я швыряю в нее журналом.
– Это мои любимые шорты. Они у меня сто лет.
– Да, но в интересах движения вперед тебе пора обзавестись новыми любимыми шортами.
Мы отправляемся в город. Райан за рулем, что всегда и весело, и пугает. Все почти как раньше – грохочет музыка, сестра рядом поет. Почти, потому что сейчас оно лучше, ближе, словно мы с ней теперь заодно. Мы совершаем набег на «Таргет», как делали до того, как Райан уехала в колледж, и, захватив в «Старбаксе» по стаканчику кофе, бродим по магазину, рассматривая и нужное, и ненужное, все подряд. И домой я возвращаюсь с полностью обновленным гардеробом спортивных вещей – спасибо Райан и ее деньгам, оставшимся от сорванной поездки.
Поднявшись к себе, я вытаскиваю все из пакетов и раскладываю на кровати – и, как и обещала Райан, чувствую при виде новой одежды прилив мотивации. Проверяю телефон в пятидесятый раз, но сообщений от Колтона нет. Ужинать еще рано, и я, чтобы убить время, ухожу к столу, открываю лэптоп и захожу к Шелби, надеясь увидеть в ее блоге что-то новое, какие-нибудь новые его фотографии, цитату или рассказ о нем, но вверху по-прежнему висит старый пост в честь обследования, проведенного через год после операции.
«Всем нашим друзьям и близким. Мы очень благодарны вам за поддержку. Это был непростой год, но Колтон прошел обследование на отлично и наконец-то начал привыкать ко всем своим препаратам…»
Я вспоминаю контейнер с таблетками и то, как Колтон принял их тайком от меня. Сижу неподвижно, а потом печатаю в окошке поисковика: «Препараты после трансплантации сердца». Через секунду появляются тысячи ссылок, в основном на медицинские журналы и статьи, которые я вряд ли пойму, но потом в самом низу я замечаю выдержку из какого-то форума о трансплантации. «Вы обменяли смерть на пожизненный прием медикаментов…»
Кликаю на цитату, и она приводит меня к сообщению от сорокадвухлетнего пациента, пережившего трансплантацию сердца. И вот, что он пишет дальше:
«Не поймите меня превратно. Я согласился бы на этот обмен и во второй, и в десятый раз. В моем возрасте я могу с этим справиться. Есть ограничения. Медицинские и физические. Как бы вам ни хотелось повторить те риски, на которые вы шли, когда были молоды и здоровы, нельзя забывать одну вещь: вы больше не можете себе этого позволить. Неважно, надоело ли вам, или вам не нравится принимать лекарства, потому что из-за них вы чувствуете себя больным. Неважно, есть
Я думаю о Колтоне. О том, каким здоровым он кажется со стороны. И сильным. Но возможно и у него есть ограничения, которые я не замечаю или о которых мне неизвестно. И во мне возникает желание быть осторожной с ним – как просила меня медсестра, как просила Шелби, пусть и не вслух. Я начинаю чувствовать ответственность за его сердце – и причин тому больше, чем только одна.
Значение имеют лишь те ритмы, которые лежат в основе самой жизни. Движения плода от зачатия до рождения; диастолы и систолы сердца; каждый человеческий вдох; приливы и отливы в ответ на притяжение Луны и Солнца; смена сезонов – именно это определяет время, а не конечные секунды, бегущие на часах, и не календарные дни. До самого конца жизни мы обитаем в потоке времени.
Аллен Лейси «Притягательный сад: Садоводство для чувств, ума и духа»
Глава 19
После той, самой первой, пробежки мы с Райан стали по очереди выбирать маршрут. У родителей на работе завал, маме трудно справляться одной, поэтому папа вернулся к своему обычному графику, и теперь мы бегаем только вдвоем. То вверх, то под горку мимо виноградников, или друг за другом по тропке до оврагов, где текут, скрытые папоротником и ядовитым плющом, узенькие ручьи. Иногда мы разговариваем, но чаще всего есть только мы и утро, ритм наших ног, дыхание, удары сердца и жжение в мышцах и легких, вспоминающих, как это: жить.
Потом Райан уходит к бабушке рисовать, а я уезжаю на побережье. И где-то по пути становлюсь той Куинн, которую знает Колтон.
Мы начинаем встречаться каждый день у обрыва, где впервые плавали на каяке – затем, наверное, чтобы не пересекаться с Шелби. Словно я его тайна, а он – моя. Я стараюсь не думать об этом, и, когда мы вместе, это легко. Он показывает мне свои любимые места, укромные бухты и прибрежные тропы, места, хранящие воспоминания о его детстве. Так я начинаю узнавать его. Мне не нужно задавать никаких вопросов, потому что так он показывает мне свое прошлое – той стороной, которую хочет, чтобы я знала. Без больничных коек, кислородных трубок и пластиковых контейнеров с таблетками.
Я начинаю втягиваться в ритм наших дней. Во времени словно появляются окна, чтобы мы могли побыть под солнцем или на воде. Я стараюсь быть осторожной. Стараюсь помнить об ограничениях, которые у него наверняка есть. Когда мы вместе, оно, похоже, всего одно: его зависимость от лекарств. Я стараюсь предугадать этот момент. Когда мне кажется, что Колтону пора принять новую дозу, я перевожу внимание на что-нибудь, что оказывается под рукой: на растущие вдоль тропинок цветы или на пеликанов, которые, выстроившись в линию, скользят над поверхностью океана в поисках ракушек, выброшенных на песок. Я стараюсь предоставить ему несколько минут наедине с собой, чтобы он смог сделать то, что не хочет делать передо мной.