О душах живых и мертвых
Шрифт:
– Позволь, позволь! – не унимался Лермонтов. – Ты вышел в отставку и никуда не уехал? Ни в Петербург, ни в Москву?
– Решил воспользоваться водами.
– Разве ты болен?
– Не болен, но хочу позаботиться о здоровье.
– Когда же ты приехал в Пятигорск?
– В апреле, если и это тебя, Михаил Юрьевич, интересует. Но расскажи, однако, что нового в столицах?
– Твоих мне видеть в Москве не удалось, – начал Лермонтов, все еще не понимая, чем объяснить перемену, происшедшую в Мартынове.
– Знаю, – перебил Николай Соломонович, – мои еще по зимней дороге уехали в имение.
– Какая же надобность погнала
– Матушке давно надо было упорядочить управление имением. Наташа своей волей вызвалась ее сопровождать…
Вот, собственно, и все, что удалось узнать у Мартынова. Отставка его оставалась загадочной. Молодые офицеры, – а Мартынову исполнилось всего двадцать пять лет, – не получали отставки без особых причин. С другой стороны, формулой «домашние обстоятельства», на которую ссылался Николай Соломонович, прикрывались любые причины увольнения от службы, вплоть до самых неблаговидных, если не хотели огласки дела.
Глава вторая
«Вид с трех сторон… чудесный. На запад пятиглавый Бэшту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу… пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, – а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом…»
Михаил Юрьевич поселился снова на той же окраине Пятигорска, в тех самых местах, которые описал в романе. Хорошо живется ему в приземистом флигеле, в котором каждое окно имеет свой фасон; легко дышится в светлых комнатах, окрашенных по-домашнему то в голубой, то в причудливый искристо-розовый цвет.
Утром распахнешь, как в былые годы, окно – и в комнату заглядывают ветки цветущих черешен, а ветер усыпает письменный стол белыми лепестками. Ветер чуть-чуть шевелит эти лепестки и, исчезая, будит воспоминания о прошлом. Какое счастье, что в Георгиевской крепости серебряный полтинник упал решеткой вверх! Теперь можно насладиться любимым Пятигорском.
Комендант города, старый полковник Ильяшенков, снисходительно глянул на поручика, пожелавшего воспользоваться водами. Кто не был молод! Полковник делает росчерк пером – и отсрочка в кармане.
Поручик Лермонтов каждый день бывает в ресторации, оттуда – на бульвар.
На бульваре составляются проекты всех гуляний, катаний, пикников и балов; здесь прибиваются к деревьям объявления о заезжих фокусниках, вольтижерах и прочих чудесах; на бульварах обмениваются новостями о событиях в Европе и в Петербурге; с быстротой молнии распространяются здесь известия о военных действиях против горцев. Сюда торопятся франты, впервые надевшие черкесский костюм, и все новоприбывшие.
Есть любители бульварной жизни, которые уходят отсюда только обедать и ночевать. Здесь зарождаются и заплетаются все сплетни, которые составляют главное занятие досужих посетителей Горячих Вод.
Михаил Юрьевич давно привык к тому, что следом за ним слышится то удивленный, то настороженный шепот:
– Он?!
У цветника, где расположен дом генеральши Мерлини, эта молодящаяся старуха наставляет лорнет на проходящего мимо поэта. Из салона генеральши Мерлини выходят все наиболее злобные сплетни. Старожилы твердят о давних связях почтенной дамы с тайной полицией,
Накрашенная генеральша тщетно старается поддержать свою когда-то грозную репутацию. Жизнь ушла вперед. На бульваре часто появляется недавно прибывший из Петербурга жандармский подполковник Кувшинников. Но он проходит мимо дома генеральши Мерлини. Только глупая старуха не понимает – ее прежние связи с тайной полицией, о которых знает весь город, делают ее совершенно непригодной к секретному делу. Подполковник Кувшинников принадлежит к деятелям нового склада – недаром ему поручено, по избранию графа Бенкендорфа, наблюдение на Кавказе. Кавказ привлек тревожное внимание высшей власти. Должно быть, здешний воздух способствует быстрому развитию вольномыслия среди офицеров.
Подполковник Кувшинников медленно прогуливается по бульвару. Вежливо и доброжелательно отвечает на воинские приветствия встречных офицеров. Вот прошла целая группа молодежи, окружающая какого-то коренастого пехотного поручика. Поручик что-то говорит. Молодежь отвечает дружным смехом. К группе присоединяются новые офицеры, фланирующие по бульвару.
Подполковник Кувшинников добродушно улыбается. Очень хорошо! Господа офицеры, прибывшие на воды, не скучают. Очень хорошо! Но подполковник Кувшинников во всем отличается от старых, невежественных служак. Он отлично знает – только что прошедшего по бульвару коренастого поручика величают известным поэтом, хотя поэзию его никак нельзя признать соответствующей видам правительства. Подполковник продолжает приятную прогулку по бульвару, сделав в уме заметку на всякий случай, но больше не встречает коренастого поручика.
Михаил Юрьевич возвращается домой, – а там толкутся знакомые. По соседству сюда частенько заходит князь Васильчиков; совсем рядом, оказывается, живет бывший товарищ поэта по гусарскому полку, корнет Глебов, а с ним вместе Мартынов; среди постоянных гостей бывает здесь опальный князь Трубецкой. В надворный флигель идут без зова, как это водится на Горячих Водах. На огонек собираются старые знакомцы и те, кто только что узнал радушных хозяев.
Поглядеть на это шумное общество, наполняющее низкую комнату, окрашенную в искристо-розовый цвет, – и диву дашься: когда же поэт работает?
А с утра Михаил Юрьевич прикажет оседлать Черкеса, только что купленного в Пятигорске, и ускачет. Ни один конь не угонится за Черкесом, ничто не сравнится с наслаждением бешеной скачки…
Вернется поэт к себе, и если нет гостей, тогда словно не может обойтись без людей – сам идет, тоже по соседству, к Верзилиным. Здесь всегда найдешь целое общество.
Генерал Верзилин служил в Польше. В Пятигорске жила его семья. Местные поэты называли этот дом «храмом граций».
В «храме» цвела «Роза Кавказа» – старшая из барышень Эмилия Александровна. Девушка славилась красотой и шумной репутацией. У нее был короткий и неудачный роман с князем Барятинским, братом того Барятинского, который едва не сделал амурную карьеру в Зимнем дворце. Пути у братьев оказались разные. Одному так и не удалось породниться с августейшим семейством и пришлось удовольствоваться почетным удалением на Кавказ, другой вовсе не собирался жениться на дочери заурядного провинциального генерала. Случись эта история в Петербурге, вряд ли рискнул бы появиться в «храме граций» кто-нибудь из титулованной молодежи. Но аристократическая мораль не обязательна для кавказского захолустья.