О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
Юра смутился.
– Целых две.
Он на секунду отвернулся от своих собеседников, и в его голове проплыло яркое воспоминание недавнего прошлого.
…Две весьма пожилых дамы, одна в пенсне и на высоких каблуках, другая в тренировочном костюме спортобщества «Буревестник», яростно спорили друг с другом, стучали кулаками по столу.
– Мальчик получает уродливое воспитание! – кричала одна. – Однобокое уродливое воспитание!
– Он не Ломоносов! – кричала другая. – Он не Леонардо! Мальчик может поставить
Сам мальчик – головой под потолок – в отчаянии метался по комнате, простирая руки к старухам.
– Бабуля, успокойся! Баба Маша, кончай!
……………….
– Нет, серьезно? – пытливо спросил Грозняк.
– Просто мне здесь нравится, – сказал Юра. – Я люблю простор. Я люблю аэродромы и не люблю метро. А здесь, – он развел руки, – посмотрите, здесь видно, что земля все-таки огромна, а горы какие огромные, – он немного погрустнел.
– Разве вам не хочется спуститься? Поступить в какой-нибудь вуз? В консерваторию, например?
Юра смущенно засмеялся.
– В консерваторию? Витамина «Т» не хватит! В смысле – таланта.
– Встань-ка на ножки, сынок, – вдруг попросил Грозняк, и в голосе его была такая профессиональная нотка, что Юра тут же удивленно подчинился.
– Ну-ка подпрыгни! – скомандовал Грозняк.
Фигура гиганта взметнулась в горное небо.
– Хватит, – убежденно сказал Грозняк. – Хватит у тебя витаминчика.
– Для консерватории, – вкрадчиво вставил Баклажан.
– У вас, Юрий, комплекс роста, – уверенно и с напором заговорил Грозняк. – На фоне этих диких штук, – он показал большим пальцем на горы, – вы кажетесь себе нормальным пацаном, а там внизу…
– Там внизу все смотрят мне вслед, – тихо сказал Юра. – Все присвистывают, говорят «ого», «вот это да» и тому подобное. Это утомительно. Здесь мало людей, и все ко мне привыкли, а для гор я вообще карапуз.
– Это комплекс роста. Дело поправимое, – уверенно сказал Грозняк.
– И потом, знаете ли, – продолжал Юра, – ко мне все время пристают спортивные тренеры, – он засмеялся. – Например, мне просто осточертели с этим идиотским баскетболом… Ты рожден для баскетбола! Что с вами, товарищи?
– Вы не любите баскетбол? – медленно проговорил Грозняк, поднимаясь с бурки. Казалось, он сейчас… Баклажан схватил его за руки и повернул к Юре свирепое лицо.
– Терпеть не могу баскетбола, но в чем дело, товарищи? – простодушно удивился Юра.
– Соображаешь, что говоришь? – заорал на него Баклажан. – В консерваторию не хочешь?
– Пойдем, Григорий, нам здесь делать больше нечего! – Грозняк вырвался из рук друга и стремительно покатился вниз, разрезая отару.
Баклажан, естественно, – связка же, – покатился за ним.
– Самсоша, Самсоша! – взвыл он.
Юра удивленно смеялся, глядя им вслед, потом извлек из торбы флейту, сыграл на ней что-то виртуозное
…Внизу под огромной скальной балдой дрожал Грозняк.
– Ты все сорвал, джан. Как так можно? – укорял его Баклажан.
– Мне не нужен такой игрок, – стучал зубами Грозняк. – Гриша, если ко мне придет игрок типа Алсиндора, Чосича, Чемберлена, Белова, вместе взятых, и окажется, что он не любит баскетбола, а играет в него, скажем, для денег или для славы, – я ему покажу на дверь. Гриша, когда я вхожу в метро или в троллейбус и вижу там игроков, я знаю, все они или любили, или любят, или полюбят баскетбол. Баскетбол – это самая лучшая человеческая игра. Я люблю баскетбол!
Он встал, прижался спиной к скальной балде и трогательным голосом запел песенку «Маленький игрок».
…Мелодия этой песенки звучит над горным краем. Мы видим всю округу с высоты: луг с отарой овец, опоры канатной дороги, по которой ползут кресла с горнолыжниками, зону вечных снегов, ледник, где петляют слаломисты.
Под вечер, когда тени в ущелье стали длинными и темно-синими, Юра Кулич-Куликовский пришел на метеостанцию к бородатым парням-метеорологам.
– Ребята, мне сегодня предложили поступить в консерваторию! – сказал он возбужденно.
Он присел к старенькому пианино и заиграл мелодию песенки «Маленький игрок».
– Появились два чудака, один философ, а другой композитор Баклажан… – объяснял Юра.
– Ты им играл, Юрочка? – спросили метеорологи.
– Я? Нет. Как странно, – пробормотал Юра. – Они ведь моей музыки не слышали, так почему же «консерватория»? Значит, просто подшучивали.
В домике метеорологов мерцал телевизор. Показывали баскетбол. Юра заиграл нечто печальное.
– Кто играет? – уныло спросил он.
– «Студент» и «Инженерия», – сказали метеорологи. – Хорошие команды. «Инженерия» лучше. Лучше, но хуже. Не люблю этой команды – играет, как швейная машинка строчит, а «Студент»… Да, он всегда проигрывает «Инженерии». И все равно он лучше. Позволь, все-таки лучше та команда, которая выигрывает… Не для меня!
Такой бурный спор мгновенно пролетел под крышей метеостанции и закончился он вопросом к Юре.
– А ты, Юрочка, играл в баскет?
Юра вздохнул так, словно у него уже все позади.
– Играл…
Он продолжал играть свою элегическую импровизацию, когда с порога послышался женский голос.
– Кто здесь на высоте четыре тысячи метров играет на пианино очень мило?
Метеорологи онемели: в дверях стояла горнолыжница, похожая на негатив – лицо темное и грива выцветших чуть ли не до белизны волос. Поблескивали отдаленными насмешливыми искрами ее глаза, а иногда они казались дырками в немыслимо голубое небо высокого Кавказа.
– Какая героическая компания! Привет, снежные люди!