О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
Аннушка встала с кровати, как была в тонкой рубашке, и протянула к мужу белы рученьки, словно древняя жена со стены.
Ах,Но Фрол вроде бы и не слышит ее голоса, продолжает приплясывать да на сабельке поигрывать, что-то бубня.
Тогда Аннушка решительно подходит к кованому сундуку, выбрасывает из него кучи всякого добра и достает со дна… старые Фроловы крылья, на коих некогда он появился перед ней.
– Крылья! – кричит Фрол и вмиг выныривает из омута бездумья.
Быстро с помощью жены он прилаживает за спиной сей дивный снаряд, затягивает ремни и прыгает на подоконник.
– Я черт на крыльях! – кричит он весело и грозно. – За любовь нашу, Анна, с самим Вельзевулом саблями схлестнусь! Пусть в адский огонь попаду, а грамоту добуду!
Аннушка открывает окно и вглядывается в ночь.
– Лети, Фрол! – говорит она неожиданно суровым, волевым голосом. – Видишь – бес-искуситель через площадь поскакал? Лети за ним и саблю держи крепко!
Фрол прыгает в темноту и улетает, поблескивая саблей.
Аннушка крестит вслед новоявленного «черта».
Боярин Кукинмикин благодушествовал в обнаженном виде на персидских коврах. Преданный Онтий чесал ему спину особой чесалкой да еще подрабатывал собственными коготками.
– Ох-хо-хо-нюшки, Онтий, ягодица моя клубничная, – постанывал боярин. – Значит, сам, говоришь, видел…
– Сам, сам, батюшка князь… Слетел Фролка с колесиков. На сабельке, как на трехструнной, поигрывает…
Поблизости ползал по ковру и канючил чародей Калиостро:
– Отпусти меня, князь, с бочонком. Я к нему привык, ма пароль!
– Огурчики нам, граф, самим в надобность. Катись отседа! – говорит Кукинмикин.
– Я тебе, князь, артишоков пришлю, спаржи, – стонет Калиостро в тягучей тоске.
– А вот за этту сажу сейчас поперек спины-то протяну! – рявкает боярин.
Вдруг! Дзынь! Бзынь! Трах! Вдребезги разлетается окно, и в палату влетает на перепончатых крыльях Фрол Скобеев с грозной саблей в руке.
– Эй чучеру ру хиопластр черчелянто жужи мазу! – кричит он и свистит в кулак. – Выходи на бой, сатанинская сила! Демон сибирский прилетел из барабинской степи с хвалынского моря!
– Черт! Черт! – в ужасе закричали Кукинмикин и Онтий, уползая по ковру неведомо куда. – Сгинь, нечистая мощь!
Фрол лупил их саблей плашмя по голым спинам, разбрасывая демоническую фурнитуру,
Фрол вскрыл сундук, извлек из него кабальную грамоту и порвал ее крест-накрест. После этого посадил карлу в кадушку с огурцами, заколотил кадушку длинным гвоздем и пустил ее ногой в распахнутые двери.
– Катись, граф, в свою Европу!
…
В предрассветной тишине стучала по деревянной мостовой солидная кадушка, а над ней летели, болтая на своих языках, попугай, ворон и сыч.
…Еще выше навстречу слабой осенней заре улетала страшная крупная птица с тонким поблескивающим хвостом. Вслед за ней волной накатывалась музыка.
Говорят, МоскваБольно бьет с носка,А меня, Москва,Будешь ты ласкать!..Медлительно, со смаком тянут чай с расписного блюдца толстые, налитые кровью губы. Не сразу и узнаешь в солидном благополучном чаевнике шута Вавилона, некогда потешавшего базарный люд и голь кабацкую. Пьет Вавилон чай, жмурится, причмокивает, черпает серебряной ложкой мед из фаянсового горшка.
Мед стекает, искрясь, с ложки, Вавилон лениво подставляет язык, да так и засыпает с ложкой на весу и с блюдцем.
А кто же это сидит к нам спиной, плотной матерой спиной? Чьи же это густые с проседью волосы свисают на шелковый ворот? Чья же это пушистая, хоть малость и слипшаяся от меда борода лежит на плечах? Кто же это так сладко да сытно сопит и посвистывает? Да неужто это наш герой, неугомонный «летучий человек» Фрол Скобеев?
Хлопнули двери, вошел юноша военной осанки, осторожно позвал:
– Фрол Иваныч! Батюшка, Фрол Иваныч, от государя прискакали.
Спина чуть-чуть вздрагивает, а Вавилон просыпается в некоторой судороге, блюдце падает, а ложка с медом попадает не в рот, а в глаз.
Фрол захохотал, затрясся, даже слезы вытер, будто ничего смешнее в жизни не видывал.
– Фрол Иваныч, ждут тебя на совет в Олександровой слободе, – сказал юноша.
– Давай шубу, шапку, палку давай, – мрачновато сказал Фрол, подымаясь.
Вавилон закудахтал, вывалил из-за пазухи десятка полтора яиц, тяжело с одышкой запрыгал по ковру, разбивая яйца носом.
– Дурак ты, Вавилон, и шутки у тебя дурацкие, – досадливо произнес Фрол, влезая в пудовую шубу, украшая голову высоченной шапкой-трубой, беря в руки клюку с каменьями самоцветными.
В этом государственном виде, почти неузнаваемый Фрол прошелся по палате, крутанул глобус, в сумлении покачал головой, углубился пятерней в дебри своей бороды, не менее значительной, чем у тестя.
Затем боярин двинулся по палатам своего роскошного дома, по лестницам и переходам, и везде перед ним склонялась в земном поклоне бесчисленная дворня.