О головах
Шрифт:
АБРАХАМ. Интересная мысль… Я уже слышал нечто подобное… Роберт, а ты подумал о том, что процесс может представлять для тебя опасность? Ведь времена изменились. Сейчас к моим работам стали проявлять большой интерес и самые высшие круги.
РОБЕРТ (самоуверенно). Они могли бы проявить гораздо больший интерес. Этот процесс, вероятно, привлечет большое внимание к биологии. И это внимание полезно для тебя даже в том случае, если я этот процесс проиграю.
АБРАХАМ (заинтересованно). Занятная мысль. Но ведь поражение
РОБЕРТ. Это было бы не столько моим поражением, сколько поражением существующего медицинского кодекса. Это показало бы, что его пора заменить новым. И как можно быстрее! Устаревшие законы не позволяют нам больше четко контролировать вашу работу. Много спорного. (Со злостью.) Создалось неслыханное положение, которое порочит науку.
АБРАХАМ. Какую науку?
РОБЕРТ. Юриспруденцию, разумеется.
АБРАХАМ. Ты считаешь и юриспруденцию наукой?
РОБЕРТ (ничуть не обидевшись). Причем единственной, которой стоит в наше время заниматься. Ты не обиделся?
АБРАХАМ. А я-то боялся, что ты… Ладно. А теперь скажи, зачем ты притащил этот венок с могилы матери?
РОБЕРТ. Это… действительно дурацкий, сентиментальный поступок, но публика любит сантименты и эмоции. Я попросил корреспондентов отснять эту свою акцию. Красивый старт для процесса — не правда ли? «Жребий брошен!» — воскликнул молодой служитель правосудия осквернителям могилы своей матери… Прости, я все не дойду до самого главного! (Вынимает из кармана пачку писем, протягивает их Абрахаму). Они должны для тебя кое-что прояснить.
АБРАХАМ. Мои письма к Мирабилии? Где ты их взял? Какая приятная неожиданность! Да еще перевязаны розовой ленточкой!
РОБЕРТ (улыбается с одобрением). Ты даже не вздрогнул! Хороший тон требует, чтобы ты хотя бы вздрогнул. Ведь это неоспоримые вещественные доказательства.
АБРАХАМ. И даже больше. Прекрасные воспоминания о далеких временах… Все же (перебирает письма) Мирабилия обходилась со своими бумагами крайне небрежно…
РОБЕРТ. Не имеет смысла их рвать. У меня есть заверенные копии.
АБРАХАМ. Может, и копии принесешь мне?
РОБЕРТ. Боже праведный! Твоему спокойствию можно позавидовать. Ведь в конце концов это бумаги, которые доказывают твою вину. Ты был главным виновником этого скандального эксперимента!
АБРАХАМ (искренне). Разумеется, я.
РОБЕРТ. Гм… Да… Но чувство стыда у тебя должно быть… хотя бы передо мной. (Спокойствие Абрахама заставляет его быть немного риторичным.) Научный путь моей матери прервала тюрьма. Ей пришлось идти учительствовать.
АБРАХАМ. Эта профессия подходила ей больше.
РОБЕРТ (задет). Неужели? Конечно, мертвые не могут постоять за себя, но, я думаю, память о них должна быть священна.
АБРАХАМ (серьезно).
РОБЕРТ. Ух! Какой жуткий вой! Будто… свинья тонет в нечистотах…
АБРАХАМ. Что ты себе позволяешь! Водяные собаки умные, элегантные, плодовитые животные. И даже глаза у нашего Бонифация чем-то похожи на глаза Мирабилии — большие, карие, влажные и грустные…
РОБЕРТ. Можно попросить у тебя стакан воды?..
АБРАХАМ. Пожалуйста. (Берет из шкафа бутылку минеральной воды. Откупоривает.)
РОБЕРТ (отпивает глоток). Я мог бы давно начать этот процесс, но я не хотел омрачать последние дни матери новым скандалом. Она и без того достаточно натерпелась.
АБРАХАМ. Что и говорить.
РОБЕРТ. Ты тоже так считаешь?
АБРАХАМ. Конечно! Стезя, которую избрала себе Мирабилия, была стезей мученицы.
РОБЕРТ. Избрала? Кстати, у меня есть еще одна пачка писем. (Протягивает другую пачку писем Абрахаму.)
АБРАХАМ (искренне удивлен). Письма Мирабилии мне?! А эти у тебя откуда?
РОБЕРТ. Ты со своими бумагами обращаешься аккуратнее… Мне пришлось ночами рыться в ящиках и шкафах вашего дома. (Искренне.) Ну и жуткие у вас шкафы и ящики!
АБРАХАМ (без недовольства). Ты рылся в моих шкафах? Когда?
РОБЕРТ. Ночью. Мария помогала мне.
АБРАХАМ. Мария?
РОБЕРТ. Она знает, что за процесс я задумал и против кого. Она помогала мне и поддерживала во всем.
АБРАХАМ (одобрительно). Прямо-таки заговорщики. А я-то думал, что современная молодежь занимается только разными половыми вопросами. Это приятная неожиданность для меня. (Берет стремянку, подвигает ее к высокому буфету и залезает на нее.)
РОБЕРТ (с гадливостью). Я знаю, что там в шкафу.
АБРАХАМ (озабоченно). Что же?
РОБЕРТ. Человеческая голова. Заспиртована в банке. Когда я ее открыл — это было в полночь, — я прямо со стула упал.
АБРАХАМ. Верно, там Альфред. Говоришь, упал со стула?
РОБЕРТ. Да.
АБРАХАМ (берет из шкафа пачку писем). Выходит, ты не врешь. (С облегчением.) Хорошо, что вам, юристам, так слабо преподают судебную медицину. (Кладет письма обратно.) Целы!