О грусти этих дней

Кригер Борис

Засушенные в выцветших страницах.

Ах, что же тем столетним книгам снится?

Всё чьи-то пальцы, вздохи да мечты.

* * *

Большую часть бытия посвящая

Разглядыванию вещей,

Подробному рассмотренью

Трещинок на буфете,

А также всегда прощая

Всё за похлебку щей,

За сонное истощенье

Пепла на сигарете,

Жизнь проникает в быт

Струйкой того тепла,

Что сочетает в дне

Сотни его пределов,

И лабиринт корыт,

Полных до края тла,

Не соблазняет бег

Неразведённых стрелок.

Так начинает день

Крышечка от чернил

Серною кислотой

Сонного разговора,

И протяженьем в жизнь

Столбики от перил

Строго хранят покой

От неземного взора.

Ставнями шелестя,

Как черноухой жестью,

Суммами перечтя

Всё, что имеет смысл,

Вьётся, жеманясь, спя,

Ссорясь и греясь местью,

То, что, увы, нельзя

Звать гордым словом мысль.

Разбередя себя

И возникая снова,

В строгом учете знаков

И недоимке слов

Корчится, теребя,

В кожных моих покровах

Ниточка зодиаков

Генов моих дедов.

К обнаружению таблички из Первого Храма с капельками золота от расплавившейся при пожаре кровли

На маленькой табличке письмена

В ложбинках букв, запомнивших паденье

Калёных капель золочёной кровли,

Разбередя немую боль ли, кровь ли,

Мой бедный Храм, заплакавший в гореньи,

Исторг родного Бога имена.

За что? Мне больше негде горевать!

Нет больше груд неравенства ступеней,

Не позволявших, восходив, забыть,

Куда восходишь! Негде мне завыть

И разбросать на жёстких плитах пени,

Которые мне некому подать!

За что лишил меня мой строгий Бог

Простого чувства значимости духа

И принадлежности к единой цели?

О чём мне капли золота пропели

И донесли сквозь эхо в область слуха

То, что я зреньем ощутить не мог?

* * *

Мы сетуем на быстротечность! Hу?

Виним в несправедливости тугие,

Страдающие паранойей стрелки!

А между тем, сии упрёки мелки,

Как, может быть, наверно, и другие,

Поставленные Господу в вину.

Итак, взгляните, мы живём меж скал

Застывшего промеж мгновений время,

Для нас опрысканного на бегу

Внезапным клеем липкого рагу,

Изваренного из сухого семя

Полей, в которых Млечный Путь скакал.

На острие стальной калёной мглы,

На самом кончике застывшей битвы,

Едва достигшей апогея в том,

Что называют всуе бардаком,

Мы поселились на разрезе бритвы

И обживаем острые углы.

* * *

Я в таинствах немого примирения

С негодными предательскими снами

Нашёл свое утраченное кредо,

Как краешек разлитого варенья

Собой являет грозное цунами

Для всех, кому ещё бездонней небо.

Я обнимаю тех, кто изневолен

Своей души изъеденным мочалом,

И возвращаю горький поцелуй

Тому, кого залил бы алкоголем

И позабыл бы все его начала

Средь первозданных одиноких струй.

Так возникая в отраженьи судеб,

Растянутых в тугие струны буден

В несовершенных святотатствах уст,

Мой жалкий профиль, утомлённый трутень,

Бежит от края, что чрезмерно люден,

К иному краю, что чрезмерно пуст.

* * *