О любви (сборник)
Шрифт:
В поезде Козлов первым заговорил о Татьяне.
Они сидели в вагоне-ресторане, поужинали, выпили бутылку вина.
— Я люблю твою сестру, — сказал Козлов, отбросив привычную иронию. — Такая петрушка.
Он поставил локти на стол, запустил пальцы в шевелюру, словно пытаясь удержать рвущиеся из головы горькие мысли.
— Что делать? — спрашивал он то ли Петрова, то ли самого себя. — Что делать, когда никто не виноват? У меня хорошая жена, любящая и прочее. Трое, как и у тебя, детей.
Всеми потрохами. Ты знаешь, она удивительная! Она такая настоящая, красивая — как рассвет. Ты видел рассветы? Когда солнце выкатывает, всегда неожиданно большое и красное, ты чувствуешь, что рождаешься заново, что сил в тебе немерено и готов горы свернуть. Что ты молчишь? Забавен корчащийся в любовных терзаниях педиатр немолодых лет? — Козлов силился взять себя в руки.
— Нет, не забавен. Ты помнишь «Даму с собачкой»?
Козлов убрал руки от головы, откинулся на спинку стула, почти весело спросил:
— Ты всегда в трудные минуты прибегаешь к литературе?
— Я месяц лежал пластом, классику перечитывал.
— А когда мы Зине молоко сцеживали?
Они рассмеялись. Петров несколько натужно: вспоминать за ресторанным столом, что кто-то массировал грудь его жены, — удовольствие ниже среднего.
— И что там у Чехова? — напомнил Козлов.
— Закончилось тем, что только началось. Безвыходная ситуация, то есть выход только в предательстве.
— Да. Воспитывать детей на расстоянии — мура, все равно их калечить. Вот ты бы мог Зину бросить?
— Вот я бы не мог.
— Даже если бы глубоко полюбил другую женщину?
— Я поздно женился и долго выбирал.
— Повезло.
— Ты ведь не хочешь, чтобы я давал тебе советы? И что можно советовать? Не забывай: Танька — моя сестра, и я за ее счастье глотку перегрызу.
— Со мной она была бы счастлива.
— Не сомневаюсь.
— Значит, уйти из семьи?
— Ничего не значит! Тебя никто не неволит принимать решение сегодня.
— Таня говорит, надо все прекратить. Забыть, будто не было.
— Ей сейчас тоже несладко.
— Верно. Видно, пришла наша пора.
— Какая пора? — не понял Петров.
— Охотиться на тюленей, — невесело улыбнулся Козлов и перевел разговор: — Что собираешься делать? Рвешься в бой?
— Нет, тихо, без резких движений прикидываюсь олухом.
— Думаешь, поверят?
— Если хорошо замаскируюсь. Для меня эти полгода даром не прошли. Я опустился и очеловечился.
— Звучит многообещающе, — усмехнулся Козлов. — А что сие обозначает?
— Мыслительные процессы замедлились, мозги покрылись плесенью. Если бы мне кто-нибудь год назад сказал, что я вместе со всей госпитальной общественностью буду с живым интересом следить, как развивается роман процедурной сестры и майора с ампутированными ногами, — я
— Сейчас ты скажешь, что тебе открылись какие-то истины.
— Весьма банальные…
— Например?
— Тело и дух человека — субстанции чрезвычайно хрупкие. На их восстановление уходит масса времени, бестолкового и потерянного для жизни. Заметил, что, кроме «Ракового корпуса» Солженицына, нет ни одной толковой книги о больнице? Исповеди врачей не в счет. Те, кто долго провалялся на койке, мечтают скорее все забыть.
— Вывод? Беречь здоровый дух в здоровом теле?
— Всенепременно. И наслаждаться каждым прожитым днем.
— Свежие мысли. До толстовства ты не дошел? Как насчет непротивления злу насилием?
— Отрицательно. Лиходеев нужно казнить. Рубить им головы и кастрировать, чтобы не размножались.
— Именно в такой последовательности? Что и говорить, залежался человек в больнице. Всё, пошли в купе, философ.
Попутчики предложили перекинуться в картишки. Петров отказался. С некоторых пор у него выработалось отвращение к преферансу в поезде.
Ровенские давно потеряли интерес к вдове Петрова, Зина редко виделась с Леной. Двум работающим женщинам трудно вырвать время для общения. Кроме того, Лена погружена в светскую жизнь, и Зина не обижалась на частые отговорки подруги. Но все-таки навязалась и уговорила Лену с мужем отпраздновать в ресторане второй удачный проект. В двадцатый раз отказывать было неудобно. Ровенские, морщась, приняли приглашение.
Зина пришла в ресторан с Витьком Младшим. Лена не подала виду, но поразилась: многодетная клуша умудрилась надкусить крепкий орешек. Было в Зине что-то, ускользающее от Лениного понимания и притягивающее мужиков. Лена держалась приветливо, но переживала уколы зависти, особенно досадные ввиду их непонятности — чему конкретно завидовать?
Мирную беседу прервало появление незнакомого мужчины. Он подошел к их столику и по-свойски поздоровался:
— Привет!
Петрова не узнали. Трость, шкиперская бородка с проседью, свитер грубой вязки, джинсы — наряд, не соответствующий месту.
Час назад Петров приехал домой. Незнакомая девушка не хотела пускать в квартиру, устроила допрос через дверь. Когда Петров наконец проник в дом, оказалось, что дети у Вали, а Зина в ресторане. Петров побродил по комнатам и решил ехать за женой.
— Богатым буду, — усмехнулся он. — Не узнают.
Ответом был общий возглас: «Ты?!»
Зина уронила вилку, но Петров не оглянулся на звук. Он смотрел на Ровенских.
Бывает, в компании перехватишь взгляд мужчины и женщины и безошибочно поймешь: тайные любовники. Припрешь человека к стенке и за секунду, пока он не открыл рот, по глазам догадаешься: сейчас начнет врать.