О любви
Шрифт:
Потом он вдруг встал и бросил, не оборачиваясь:
— Пойдем.
Она в тот момент беседовала с хозяйкой, но тут же поднялась и пошла, на ходу договаривая фразу и улыбаясь.
Они ушли, а оставшиеся стали вздыхать и жалеть Елену за то, что с мужиками ей так не везет: попадаются, как по заказу, один другого тяжелей.
Несколько дней спустя мы с Ленкой созвонились, встретились на полчаса в метро, и она мне рассказала все подробней.
— Ты прости, что я к тебе там не подходила, — сказала она. — Дело в том, что мой любимый
— Кто он у тебя? — спросил я.
— Мой любимый-то? Да инженер.
Она произнесла эти слова — «мой любимый» — буднично, не выделяя интонацией, как замотанные семьей бабы говорят про мужей «мой пьяница» или «мой дурак».
— Он тебя любит?
Она ответила, подумав:
— Да, пожалуй, нет. Ему сейчас трудно кого-нибудь любить. На всех баб злится, а я как раз под рукой.
Еще немножко подумала и заколебалась:
— Вообще-то, по-своему, может, и любит…
Ох уж эта любовь «по-своему»!
На щеке ее, под глазом, темнел не до конца запудренный кровоподтек.
Я спросил:
— Он, что ли?
Елена без обиды махнула рукой:
— A-а… С ним бывает.
Я сказал:
— Ну что ж, главное — чтобы ты была довольна. Тебе-то с ним хорошо?
Она пожала плечами:
— Да понимаешь… как тебе сказать? В общем-то, это не важно — я ж его люблю.
Она уже посматривала на часы в конце платформы.
Я посоветовал:
— Ты скажи, пусть хоть по голове не бьет. Уж очень у вас весовые категории разные. Угробит — его же и посадят.
— И передачи носить будет некому, — подхватила Ленка и улыбнулась.
На этой ее улыбке мы и разошлись — она бросилась к подошедшему поезду метро. Уже стоя в вагоне, сквозь незакрытую дверь попыталась объяснить:
— Он нервный, быстро раздражается. А тут еще я лезу со всякими глупостями…
Двери закрылись.
И опять я подумал: ну за что ей так не везет?
Но разговор этот долго, чуть не месяц, не шел у меня из головы. И я стал постепенно сомневаться: да так ли уж ей не везет? Может, в другом дело?
Ведь девчонка неглупая и достаточно проницательная. Ищи она человека полегче да поуживчивей — ведь нашла бы. Ну, раз ошиблась, два — но не все же время подряд!
Видно, к легким мужикам ее саму не тянуло. Что искала, то и находила.
И вообще, думал я, что-то слишком уж скоро мы начинаем жалеть неудачливых в любви. Даже не пробуем разобраться: а на чей взгляд они неудачники? Если на свой собственный — ну, тогда можно и пожалеть. А если только на наш, со стороны…
Вот альпинист лезет на Памир, да еще гору выискивает самую каторжную, мы ж его не жалеем! Парень идет во врачи, на всю жизнь избирая общение с больными, увечными, слабоумными — тоже не жалеем, бывает, еще и завидуем.
Люди стремятся к трудному не по ошибке и не по глупости, а чтобы в полную меру почувствовать себя людьми.
А Елена, пожалуй, лучше всего в жизни умела — любить. Всякий же
Примерно так я тогда думал, и справедливо. Даже наверняка справедливо.
Но вот беда — в теории любое правило смотрится красиво и стройно. А в жизни выходит сложней и тягостней.
На практике Ленкина самоотдача выглядела примерно так.
Время от времени ее любимый звонил и скрипел в трубку, чтобы во столько-то она была там-то. Не занята она, может ли — не спрашивалось: подразумевалось, что дела важней, чем выполнить его желание, у нее нет. Они шли к его приятелям или еще куда-нибудь, а потом Елена провожала его до дома. Если только ее любимый не буркал вдруг на ближайшей остановке:
— Ладно, пока.
Тогда она ехала домой.
Впрочем, порой на мужика находило, и Ленка две-три недели жила у него. Она с удовольствием мыла полы, стирала, помогала его матери на кухне, а спала с ним на широком диване или в кухне на раскладушке — это зависело от настроения ее любимого.
Случалось, ссорились, и Елена почти сразу же уступала. Иногда он заводился, бил ее, она обижалась и уступала лишь неделю спустя. В дни размолвок ходила издерганная, злилась на себя, на него тоже и все беспокоилась, как он там один. Она не думала, что без нее он жить не может — таких иллюзий у Елены не было. Она тревожилась, что без нее ему еще хуже, чем с ней.
Его мать девчонку любила и жалела за бескорыстие и легкий характер. Звала Леночкой, однако на «вы», и за помощь всегда вежливо благодарила, как бы подчеркивая временность и непрочность связавших их отношений.
На каких правах жила Елена в этом доме?
Спросите что-нибудь полегче…
Во всяком случае, она не была ни женой, ни невестой, ни любовницей — тех все же любят, ни содержанкой — тем хоть платят.
Впрочем, есть еще одна форма отношений, достаточно универсальная: девушка. Елена была его девушкой — так, пожалуй, будет верней всего.
Однако и над этой любовью, главной в Ленкиной жизни, вскоре навис топорик. Ее любимому предложили поехать за рубеж, в Африку, на три года, с перспективой продлить в дальнейшем договор еще на три. Условия были хорошие, да и мир хотелось посмотреть — в общем, он согласился.
Но имелась некоторая закавыка: на столь длительный срок предпочитают посылать женатых.
В принципе, ее любимый жениться не хотел — считал, что одного раза с него вполне достаточно. Но — куда денешься! — теперь пришлось об этом думать. Стирая рубашки или жаря на кухне котлеты, Ленка слышала, как он с матерью перебирал имена знакомых женщин на предмет необходимого для поездки мероприятия. Кончив хозяйственные дела, Елена возвращалась в комнату, и обсуждение продолжалось при ней.
Ее кандидатура даже не возникала. Ленка была слишком привычна и покладиста, слишком под рукой, чтобы рассматривать ее в качестве будущей супруги, достойной носительницы имени.