О людях и самолётах 2
Шрифт:
Медаль, несомненно, следовало обмыть. Проблема, однако, состояла в том, что наш тогдашний шеф готовился к перебазированию в высокие штабы, и, опасаясь малейшего залёта подчинённых и крушения собственной карьеры, употребление на кафедре запретил начисто.
Пришлось пить на улице.
В «гражданке» на службу тогда ходить было нельзя, поэтому награждённый и все примкнувшие были в форме. Зашли за трансформаторную будку, кое-как разгребли и утоптали снег, сделав из него бруствер для бутылок и стаканов. Хлеб был заранее нарезан, но на морозе его прихватило, и он хрустел, как суворовские сухари. Томат, в котором плавали обезглавленные бычки, тоже замёрз, и каждую рыбку приходилось выламывать из банки стынущими пальцами.
Выпили
Первая пошла хорошо. Закусили бычками. Потоптались, хрустя снегом, покурили.
Выпили по второй.
Вторая прошла вообще на ура. Стало веселее. Кто-то поинтересовался: «А ваще, сколько взяли?» Мероприятие явно шло в гору. Стали разливать по третьей.
– Мужики, – вдруг сказал Гена, обведя присутствующих затуманенным взглядом, – а ведь мы непобедимы! Не, ну правда, ну сами подумайте, ну где ещё, в какой армии старшие офицеры, зимой, по гм… пояс в снегу будут за трансформаторной будкой пить водку?!
Осознав свою пассионарность, мы гордо прикончили третью и незаметно перешли к четвертой. На морозе никто не пьянел. Напротив, всем было тепло и весело, каждый ощущал своё неоспоримое превосходство над вероятным противником, как моральное, так и физическое.
Стемнело. Пугая прохожих, мы выбрались из-за будки, кое-как отряхнулись и двинулись к метро. Добравшись до станции, я понял, что последняя была всё-таки лишней. В теплом метро нашу страшненькую компанию мгновенно развезло, причём хуже всего пришлось Гене, который на правах «орденоносца» пил больше всех, а закусывал, наоборот, меньше. От выпадения из реальности его спасал только железный организм, закалённый упорными и длительными тренировками. Подавляя противное головокружение, я вошёл в вестибюль и тут же на время ослеп из-за запотевших очков. Как всегда, переложить носовой платок из кителя в шинель я забыл. Пришлось зажимать «дипломат» между ног, расстёгивать шинель и вообще чесать правой пяткой левое ухо. Между тем, в вестибюле определённо что-то происходило, слышались невнятные крики и какое-то странное хлюпанье и царапанье. После того, как очки были, наконец, протёрты, я всё понял.
Коллеги пытались затащить Гену на эскалатор, но не тут-то было! Природа всё-таки взяла своё, и его душа потребовала подвига. Внимание Геноссе привлекла уборщица, которая щёткой толкала снежную кашу к канализационной решётке.
– Мать! – завопил Гена, – я вот так же! В училище! Четыре года! Дай мне! Хочу вернуться… Ощщу-тить!
Он схватил щётку и с пьяным усердием погнал грязный, мокрый снег вдоль перехода. Из-под щётки летели брызги, пассажиры, посмеиваясь, уступали дорогу.
– Бля, везёт вам, лётчикам, – завистливо сказал кто-то у меня за спиной. – Вот, к примеру, нажрётесь вы, так вам в метро и место уступят и фуражку поправят, и разбудят, когда выходить надо. А я, если в форме под этим делом еду, только и слышу: «У-у-у, гад, надрался! Наверное, опять взятку пропивал!»
Я обернулся. Рядом со мной стоял старший лейтенант милиции и задумчиво наблюдал, как майор Богоявленский заканчивает уборку вестибюля, сопровождая радостным гиканьем каждый взмах швабры. Ему вторило гулкое эхо пустой станции.
Обратный мутант
Я смотрел на него со злостью и удивлением.
Пожалуй, удивления было всё-таки больше.
Он сидел напротив меня, как школьник, аккуратно сложив руки с короткими, розовыми пальчиками, и безмятежно улыбался. А мне хотелось его удавить.
Существует теория, что человек произошёл от обезьяны в результате случайной мутации. Глядя на полковника Т*, можно было предположить, что он появился на свет в результате обратной мутации, и тем самым, совершил в эволюционном процессе размашистый шаг назад.
Полковник Т* был идиотом.
Природа мудра и предусмотрительна, поэтому дураки обычно компенсируют недостаток умственных способностей житейской хитростью, изворотливостью и
Когда из верхнего штаба пришла выписка из приказа, что полковник Т* назначается в нашу контору на должность чистого зама, мы сначала обрадовались, но Т* быстренько расставил всё по своим местам. Его обезьянья мордочка с черными глазками-маслинами и высокий, взвизгивающий голос уже через месяц всем настолько опротивели, что преподаватели стали запираться от него в туалете, лаборантских и других подсобных помещениях. Составленные им документы были способны вызвать острый приступ шизофрении у любого, кто пытался вникнуть в их потаённую мудрость. Если Т* брался за составление расписания, то в одной аудитории неизменно оказывалось не менее трёх преподавателей, причём каждый приходил на занятия со своим взводом. Техники Т* не знал совершенно, выпускать его в аудиторию шеф откровенно боялся, поэтому методом проб и ошибок для нового зама нашли посильное занятие – инструктировать заступающего дежурного по кафедре.
Пришлось учиться с каменным лицом выслушивать непередаваемую ахинею, которую на инструктажах нёс зам, причём, надо отдать ему должное, он никогда не повторялся, что на небольшой кафедре с простенькой внутренней службой было своеобразным подвигом.
На кафедральных употреблениях Т* любил выступать с длиннейшими витиеватыми тостами, причём неизменно напивался, плакал, хватал соседей по столу за руки и кричал: «Ну, а теперь давайте – за нежность!»
Весной наш шеф, давно жаловавшийся на желудок, подавил естественный страх перед военной медициной и решился на гастроскопию в гарнизонной поликлинике. Заглянув в недра полковничьего организма, гастроскопист как-то занервничал, по отделению прошло неотчётливое шуршащее движение, в результате которого шеф вместе с портфелем и папахой на «Скорой» отбыл на канализационные брега Яузы, в госпиталь Бурденко.
Так, нежданно-негаданно полковник Т* на месяц оказался во главе нашей конторы. И всё бы обошлось тихо-мирно, (шеф прихварывал и раньше), но предстояла организация учебных сборов в войсках, которой шеф всегда занимался лично, пользуясь обширными связями в высоких штабах.
Трудолюбивый, как все идиоты, Т* в сжатые сроки решил поставленную задачу, в результате чего я, например, привёз 100 студентов в Сызрань, где нас никто не ждал. Слегка удивившись тому обстоятельству, что нас не встречают, я оставил своих воинов на вокзале, а сам пошёл в штаб училища. Выяснилось, что нас не встречают, потому что про нас не знает вообще никто. Ну, практически никто. Через какие-то полтора часа хождения по кабинетам нашёлся всё-таки один человек, который знал, и этот «один» был начальник училища, генерал. Оказалось, что сборы мы должны были, действительно проходить при училище. Не «в», а «при». Чувствуете разницу? И состояла она в том, что нам, оказывается, на самом деле нужно было ехать в учебный полк приучилище, который базировался почти рядом. В Саратове. «Я же объяснил этому…» – тут генерал назвал фамилию Т*, уснастив её рядом цветистых прилагательных, – ты в Москве ему передай, – генерал долго перебирал нецензурные слова, выбирая походящее, – словом… словом, скажи ему просто, что он – мудак. Хоть и полковник. А я, если надо, подтвержу.