О людях и зверях
Шрифт:
– Это они так дурачатся. Чаем меня поят с печеньями. Не переживай.
– А то я подумал… – презрение сменилось спокойствием. Не полностью, к сожалению: осадок от увиденного все-таки остался. Моя б воля – каждый, на чей язык упала б капля спиртного, падал бы замертво там, где стоял. Безжизненным мешком – раз! – и все. И не надо было бы никаких кодирований, молитв и всего остального. Уроки усваиваются один раз. Если сломался – значит нет смысла повторять дважды. Мой учитель истории однажды сказал классу очень мудрую вещь, которую я осознал лишь семь лет спустя: знание – это не означает держать информацию
– Что ж, – сказал Валерий Сергеевич после путешествия по части, – ни много ни мало – сорок два гектара. Пока что располагайся в преподавательской. Стол у окна напротив входа. Там сейчас никто не сидит. Если надо будет – тебя позовут. Вопросы есть?
– Пока нет. Спасибо вам.
Валерий Сергеевич протянул руку.
– Тогда бывай здоров. – Он крепко пожал мою ладонь и удалился. Я в свою очередь повернул направо в украшенном кубками зале и нырнул в коридор, напоминающий жалкую пародию подземного перехода.
– Ай, блин!
На выходе оказался слишком низкий потолок. Так я встретил свое рабочее место: со звездами в глазах и болью в затылке.
Кабинет был просторным: шестнадцать столов, размещенных по двое буквой «т», плакаты, обучающие правильной организации проведения занять и выполнению тех или иных упражнений по поискам наркотических или взрывчатых веществ; сухая, наполовину истощенная юкка. На каждой боковой стене висело по учебной доске для заметок; над той, то была слева у входа, красовалась икона. У военных все просто: в обычном кабинете – икона, у начальника – президент. Каждому свое.
Никого не было. Мне повезло. Я мог спокойно сесть за стол, послушать тишину пару минут и открыть книгу, которую захватил с собой. Пять лет. На целых пять лет этот стол будет ждать меня почти каждый день. Ни холод, ни дождь, ни жара ему будут нипочем, никакой ветер его не сдует. Максимум, что случится – меня заставят перебраться на другое место. Так, для разнообразия. Видно, мой стол служит хорошим стартом для новичков.
Я достал с камуфляжного портфеля второго «Гарри Поттера». Раскрыл на пятой главе и вдруг у начальника в кабинете развеялись магнитные маразматические бури, и он заорал:
– ДОМС!!!
«Ну вот, начитался» – подумал я.
– Домс!
– Да иду я, иду, – огрызнулся. На этот раз спускался и поднимался я переходом в полусогнутом состоянии, дабы не получить полковника раньше времени. «Вот как им тут мозги отшибает – парапетом этим» – пришло вдруг мне в голову.
– Значит так, товарищ Кирилл, – сказал подполковник, когда я появился на пороге. Он покачивался поступательными движениями вперед-назад, держа руки в карманах: похоже, сейчас меня будут любить и жаловать. – Отправляешься на ГССС, там возле автомобилей занимается старший лейтенант Бевз. Посмотришь, понаблюдаешь… может, научишься чему-нибудь. Вопросы есть?.. – он сказал это с тоном, не терпящим лишних вопросов. Так, наверное, здесь спрашивали все.
– Понял. Разрешите идти?
– Иди.
Развернувшись, я вышел из цикла.
В открытых дверях тепло и приветливо светило солнце. Созревала середина лета, от чего вся зелень
– Что ж… старший лейтенант Бевз, – разговаривал я сам с собой. – К тебе идет сюрприз.
Глава 2. Cirque du Soleil
– Так… таак… Хорошо… Хорошо–хорошо, пусть идет… Не мешай ему, пусть сам… Куда ты… Не отвлекай… Уйди. Уйди оттуда! Ну! Ну! Она пометила… Бросай! Бросай этот долбанный апорт!.. Оооох…
– Старший лейтенант Бевз? – уточнил я, не спеша подходя со спины.
Кричащий офицер обернулся и – за что я был ему благодарен – не стал высокомерно разглядывать меня с головы до ног как старший по званию. Мой одногруппник, имея звание старший солдат, уже ощущал себя верховным громовержцем, поглядывая на обычных солдат как на мавров. Здесь же меня удивило относительное равенство.
– Да.
– Я лейтенант Домс. Меня к вам направил подполковник Орел.
– Да, – кратко ответил он, щелкнув пальцами – к нему подбежал худощавый курсант с рассеянным и несколько запуганным взглядом.
– Н-начинать, товарищ старший лейтенант? – спросил он, пытаясь удержать непослушную овчарку, которая рвалась к машине как заведенная.
Бевз жалобно посмотрел на курсанта: форма была ему велика и висела на дряблой спине похуже, чем на вешалке.
– Ты знаешь, что делать? – вздохнув, произнес Бевз.
Курсант кивнул.
– Точно, Киреев?
– Да, товарищ старший лейтенант.
– Приступай, что ли…
Курсант отошел от нас, остановился в двух метрах перед старым, пошарпанным временем и клептоманами жигулем; овчарку с горем пополам удалось усадить возле ноги. Ненадолго: суке было плевать на того, кто ее держит, лишь бы броситься на машину.
Я не понимал что творится, пока другой курсант – относительно идентичный типаж – не показался у заднего левого колеса. В руках он держал оранжевый мячик, а лицо корчило обезьяньи гримасы. Курсант прыгал, пыхтел, лупя мячиком по автомобилю, добежал до радиатора – суке в это время полностью сорвало крышу – оставил мячик на радиаторе и, демонстрируя собаке пустые ладони, отошел. Собака уже никак не реагировала на помощника; ее бешеное рвение к мячу едва удерживалось бедным худым парнишкой. Курсант как-то изловчился, закрыл глаза собаке. Помощник забрал с радиатора мяч. Киреев поднес к собачьей морде баночку для сбора анализов, в которой лежали ватные тампоны, приказал понюхать и, убрав руку, крикнул: "Кора, ищи"!
Сука, видно, только и жила ради этих слов. Чуть не сбив с ног дрессировщика, Кора помчала к месту, где только что, ну вот только что лежал мяч, и… замерла. Она не моргала, не шевелилась. Я подумал, что у Коры остановилось сердце из–за подобного лохотрона.
– Киреев… – сквозь зубы прорычал Бевз.
Киреев изрядно вспотел. Подражая своей собаке, он не сдвинулся с места. Вся картина напоминала военную репку: жучка пялится на машинку, хозяин палится на жучку. Пялятся-пялятся – ни хрена не получается.